Две линии

 

В начале 1975 года, несмотря на разногласия по некоторым теоретическим вопросам, обе главные левые группы страны, Эфиопская Народно-освободительная Организация и Всеэфиопское Социалистическое Движение (MEISON), относились к военной хунте с одинаковым скептицизмом. Как пресса, так и растущая подпольная сеть левых, призывали передать власть народному временному правительству и выступали за демократизацию революционного процесса. Обе группы общались со всеми, кто желал их слушать, включая и радикальных военных, близких к Дергу, и, когда реформы “эфиопского социализма” начали разворачиваться, обе организации отправляли своих членов в новые массовые организации и в ряды новой государственной бюрократии, которая остро нуждалась в кадрах.

Более того, между обеими группами даже начались переговоры о совместных действиях. С февраля по апрель 1975 происходили встречи и обсуждения по вопросу об отношении к военным. В результате, по некоторым отдельным вопросам единство было достигнуто, но в апреле 1975 переговоры забуксовали. Ибо возникли непреодолимые тактические расхождения.

Эфиопская народно-освободительная организация продолжала упорно настаивать на демократизации. Это требование исходило, во-первых, из принятия китайской практики "линии масс", заключавшейся в том, чтобы не навязывать людям самые лучшие, теоретические выверенные решения, а выслушивать их требования для того чтобы далее сформулировать их в революционной форме. Люди на местах требовали свободы от бюрократического контроля военных и ЭНОО интерпретировала эти желания как стремление к демократии.

Во-вторых, на фоне китайской Культурной революции распространилось радикально-демократическое видение социализма, противопоставлявшееся западной фальшивой демократии и понимавшееся не как установление тяжелой однопартийной диктатуры пролетариата, а как расширение демократических прав народа, его вовлечение в управление государством и экономикой через различные представительные органы. Достижение такой модели методами военного переворота казалось немыслимым; социализм не вводится декретами, а выстраивается самими массами.

Именно поэтому ЭНОО с самого начала выступала против военного правительства, попирающего демократические требования масс и настроенного на централизацию власти в своих руках.

MEISON, в общем разделявший взгляды ЭНОО на демократизацию революционного процесса, в данный конкретный момент держался более умеренной точки зрения. Анализируя период "медового месяца" между военными и левой, руководство организации пришло к выводу о том, что единственным вариантом изменить политический климат и нарастить организационный потенциал для будущего триумфа, является “критическая поддержка” всех прогрессивных действий военного правительства и осуждение всех его реакционных шагов. Объявив этот новый курс Хайле Фыда присоединился к Сэнаю Ликке в качестве главного советника Дерга.

Логика тут была такова: при низком политическом уровне масс, временное народное правительство мало чем будет отличаться от буржуазной демократии западного типа с представителями, стоящими над массами. Идея MEISON заключалась в том, чтобы внушить массам, что только подняв политическую сознательность они смогут завоевать политическую власть. Не будучи организованы, обучены и вооружены, массы всегда будут подчиняться плутам и шарлатанам, независимо от того, под каким соусом это будет подано, хоть под "народно-демократическим". И пока Дерг даёт возможность организовать, обучать и вооружить массы, эту возможность необходимо использовать.

Эта концепция отразилась и в организационной сфере: в то время как ЭНОО, подразумевая возможность вооруженного столкновения с правительством, старалась сохранять в тени свои кадры, MEISON, надеясь по максимуму использовать возможности, данные Дергом, действовали открыто. В будущем это отразится в том, что, если с “подпольщиками” ЭНОО государство не могло справиться 2 года, то MEISON был разгромлен буквально за 2 месяца.

Будучи теоретически значительно сильнее Сэная Ликке, Хайле Фыда в качестве советника радикального крыла Дерга добился серьезных успехов: по некоторым сведениям, уже на самых ранних этапах своего сотрудничества с правительством, именно Фыда продавил идею создания и вооружения против аристократии крестьянских ассоциаций во время реализации земельной реформы.

Меж тем, радикальные реформы ставили в неловкое положение ЭНОО, потому что множество радикалов поддержали Дерг; у них не было причин выступать против военных, которые фактически исполняли их собственную экономическую программу. Но ЭНОО ловко выкрутилась, сделав акцент именно на бюрократическом характере радикальных трансформаций; на том, что государственная бюрократия, инициируя революцию сверху, продолжает держать под контролем народ и нет никаких причин говорить о переходе власти в руки рабочего класса. Классификация природы Дерга как государственно-бюрократической диктатуры, куда более опасной для пролетариата чем откровенный фашизм за счет использования левой риторики и левых символов, стало краеугольным камнем идеологии ЭНОО.

Тогда как MEISON, отчасти соглашаясь с этим тезисом, указывал на неоднородность Дерга, на существование в нем леворадикального и реформистского крыла и на необходимость поддерживать радикалов, "прогрессивное крыло военной диктатуры".

Летом 1975 года на сторону “проправительственной” левой перешла часть ЭНОО, пытавшаяся создать базу для будущей вооруженной борьбы на севере страны. Убедившись в том, что сельские реформы Дерга имеют радикальный характер, и коммунистам банально нечего предложить сверх этого, эти товарищи тоже приняли тезис о “критической поддержке” правительства, обособившись в Революционную эфиопскую марксистско-ленинскую организацию (акроним MALERID).

Во второй половине 1975 года руководство MEISON предложил всем эфиопским левым объединиться в консультативный орган при Дерге, т.н. Политическое бюро. Это спровоцировало начало острых политических дискуссий между двумя противоположными полюсами левых, которые перекочевали и в массовые организации. И даже на страницы официальной прессы.

Тут надо заметить, что никакой свободы печати в Эфиопии при Дерге не было. Поэтому и “Демократия”, и “Голос масс”, и многочисленные специализированные газеты и брошюры издавались подпольно, даже несмотря на то, что члены MEISON массово пополнили ряды госбюрократии. Но хаос и сумятица, воцарившаяся в стране, ослабляли цензуру, делая возможным проникновение “подрывных” статей даже в официальную прессу. Самым главным таким журналом, на страницах которого левые вели полемику, стало ежемесячное издание “Goh” (Рассвет). Изначально это был студенческий журнал, основанный в феврале 1974 года на волне протестов против монархии, чья популярность взлетела в ходе кампании “земетча”.

Держась отчасти на коммерческой рекламе, журнал превратился в нонконформистское издание, поднимавшее помимо молодежных проблем еще и политические. В соответствии с модой тех лет, здесь соседствовали статьи о Биттлз и Сталине, о западном движении хиппи и китайской революции, о молодежной моде и борьбе вьетнамского народа, об эфиопском синематографе и Антонио Грамши. Учитывая “либерализм” издателей и финансовую самостоятельность, журнал был совершенно не похож ни на примитивные подпольные газеты левых организаций, ни на сухие и официальные государственные издания.

Именно этот журнал стал главной ареной острых дебатов между ЭНОО и  MEISON в 1975 и 76 годах. Другой, куда менее свободной площадкой, стала ежедневная государственная газета “Аддис Зэмэн” (Новая эра), где тоже время от времени появлялись остродискуссионные опусы.

Раскол отразился и на зарубежной диаспоре; Союз Эфиопских Студентов Европы склонялся в пользу MEISON, тогда как Союз Эфиопских Студентов Соединенных Штатов прямо встал на сторону ЭНОО. Эти организации действовали как вспомогательные инструменты внутриэфиопской пропаганды, пытаясь продвигать ту или иную точку зрения за рубежом.

В конце лета 1975 усилившееся брожение внутри ЭНОО заставило руководство задуматься о преобразовании структуры на партийный лад. Другим фактором, приведшим к осознанию необходимости учреждения партии стали слухи о том, что советники Дерга Сэнай Ликке и Хайле Фыда подталкивают военных к организации авангардной партии, которая будет руководить революционным процессом в соответствии с принципами марксизма-ленинизма. Нужно было торопиться чтобы раньше оппонентов заявить свои права на звание партии революционного авангарда.

Созвав в Аддис-Абебе расширенное совещание руководителей и делегатов от диаспоры, была выпущена декларация, объявляющая о преобразовании ЭНОО, доселе действующей ананимно, в Эфиопскую народно-революционную партию (акроним IHAPA). Учитывая что современный этап классифицировался как этап борьбы за новую демократию, от названия "коммунистической" решено было отказаться. Была выпущена программа, переведенная на все основные языки Эфиопии, в которой ближайшей целью ставилось завершение “новодемократического этапа” с расширением демократических прав народа и низвержением влияния феодализма и империализма. В конечном итоге “новая демократия” мыслилась как установление народно-демократической республики широких масс, в которой власть принадлежит совету народных представителей, гарантирующему свободу печати, выражения мнений, собраний, объединений, митингов и демонстраций. 

Появление новой партии, оппозиционной Дергу, но при этом не выражающей мнения правой оппозиции из бывших землевладельцев и дворян, привело к молниеносному росту; в течение следующих месяцев к партии присоединились тысячи людей, возникли сотни массовых партийных организаций, причем не только в среде студенчества, рабочих, крестьян и женщин (эмансипации женщин партия придавала огромное значение), но даже в армии, считавшейся оплотом Дерга. Такие газеты как “Голос ВВС” и “Угнетенный солдат” массово распространялись в военных кругах.

Более того, под контроль IHAPA перешла и Конфедерация эфиопских профсоюзов, причем произошло это под прямым влиянием Дерга. 

Военные, как нетрудно догадаться, вообще не были заинтересованы в укреплении самостоятельных левых организаций; их интересовало строительство инструментов социального контроля для укрепления собственной власти. Поэтому, помимо студенческого движения, подозрительность Дерга распространилась и на неподконтрольную Конфедерацию эфиопских профсоюзов (CELU). Хотя благодаря новому трудовому кодексу, отношения с нею кое-как удалось стабилизировать, участие рабочих в первомайских демонстрациях 1975 года очевидно демонстрировало, что CELU склоняется к левому оппозиционному сектору с его требованиями временного народного правительства, нежели к поддержке военной хунты.

Поэтому в конце мая 75 штаб-квартира профцентра была временно закрыта, что обосновывалось связями профсоюзной бюрократии с западными центрами и прежде всего с ЦРУ. Это отчасти было правдой, т.к. Госдепартамент США напрямую финансировал Афро-Американский Трудовой Центр, с которым была связана верхушка CELU.

Однако натиск на Конфедерацию привел к совершенно противоположным результатам. Так как внутри неё уже выросло новое поколение молодых лидеров, никак не связанных с профбюрократией, но тесно работающих с левыми, эти новые революционные кадры, воспользовавшись обвинениями в связях с ЦРУ, исходящими от военных, банально начало теснить старых бюрократов. Выиграв фракционную борьбу, отключив связанные с Западом группы от принятия решений и выдвинув в качестве нового председателя члена IHAPA Маркоса Хагоса, новая революционная верхушка уже не подходили под описание "агентов запада". 

Теперь военные потеряли козырь, которым хотели ударить по Конфедерации. Их расчеты на то, что выдвинутые снизу лидеры займут по отношению к Дергу иную позицию, не оправдались. Все стало еще хуже.

Таким образом, к началу 1976 года IHAPA обладала более чем 5 тысячами кадров и десятками тысяч членов массовых организаций, что делало партию крупнейшей на африканском континенте. В её структуру входили молодежная лига, женская ассоциация, детская организация, Революционный союз эфиопских рабочих, ассоциация революционных преподавателей, Народно-революционная армия, служба городской обороны, насчитывавшей более 450 человек и захватившая контроль над значительным числом ассоциаций городских жителей (кебелес), несколько спортивных клубов, сотни учебных кружков.

Наиболее мощной партия была в Аддис-Абебе, но она распространила свое влияние и на другие города, и даже в эритрейской Асмэре, находившейся под строгим контролем военных, партия имела солидную секцию. Помимо городов, партийное влияние распространилось и на сельские районы в Шоа, Кафэ, Гондаре, Сидамо, некоторые части Волло, Гонджара и Хараге. 

Интересно, что, учитывая растущий авторитет Бэрхане Мэскеля, в рамках борьбы с культом личности IHAPA вообще ликвидировала пост генсека, а сам Бэрхане был понижен до рядового члена политбюро. Т.е. у партии фактически не было вождя, что весьма отличало её от других компартий мира. Больше того, считая целесообразным принять меры к предотвращению роста культа личности в будущем, партия почти все обращения выпускала от имени коллективного руководства, широкое распространение приобрело использование псевдонимов. Впоследствии, в годы “красного террора”, эта деперсонализация затруднит Дергу борьбу с партией, т.к. её лидеры не были известны и совсем непонятно было, кто есть кто. В этом плане IHAPA была уникальной, разве что "красные кхмеры" могли посоревноваться с ней.

Естественно, партия придавала большое значение консолидации всех оппозиционных социалистов, направив своих представителей в Тыграй, где зарождалось левое движение за национальное самоопределение, - которое в будущем станет основой партизанской борьбы против Дерга, - и Эритрею, где уже активно действовал марксистско-ленинский Народный Фронт Освобождения.

Последние, кстати, положительно восприняв декларации IHAPA, тем не менее выразили скептицизм по поводу возможности преодолеть панъэфиопский шовинизм до того, как он разрушит страну. Кроме того, представители НФОЭ требовали ставить вопрос о самоопределении Эритреи не как национальный, а как антиколониальный. Т.е. требовали покаятся за “вечный амхарский колониализм”. Представители IHAPA отказались решать этот вопрос без партийного обсуждения, но согласились выпустить совместное коммюнике, в котором партия поддержала борьбу народа Эритреи за независимость, а НФОЭ поддержал борьбу за новую демократию в самой Эфиопии.

Между тем, на противоположном полюсе усилия Сэная Ликке, стремившегося навязать Дергу идею о создании подконтрольной революционной партии, пока не принесли желаемых результатов. Однако “критически поддерживаемый” военных MEISON после трансформации ЭНОО в партию, принял решение встать на ту же стезю, выпустив осенью 1975 года Программу Всеэфиопского Социалистического Движения.

В отличие от IHAPA, программа MEISON носила куда менее вдохновляющий характер; в сущности, это была типичная для той эпохи программа национально-демократической революции, сметающей феодализм и империализм и описывавшая будущее лишь в самых общих чертах.

Парадоксально то, что в программе MEISON содержался пункт, которого не было в программе IHAPA: признание права наций на самоопределение вплоть до отделения. В дальнейшем злые языки утверждали, что этот пункт был компромиссом с поднимающимся южноэфиопским национализмом народа оромо, к которому принадлежало большинство членов MEISON. Однако этот сенсационный смелый пункт программы вообще не мешал движению критически поддерживать Дерг в борьбе с эритрейскими сепаратистами.

Соответственно, две линии левого движения проявились программно: одни были против государства во главе с военными в принципе, другие, хотя и критически к нему относились, видели в государственных реформах реализацию многих собственных требований и намеревались интегрироваться в госаппарат, чтобы взять его под контроль.