Борьба с "оппортунизмом"
Одновременно с разгромом MEISON по стране прокатилась волна изъятия ввозимой в страну еще со времен императора Хайле Селассие большими тиражами китайской пропагандистской литературы и агитматериалов. Учитывая что оппозиционная левая, связавшая усиление репрессивной политики с влиянием советских спецов, окончательно перешла на позиции китайско-албанского “антиревизионизма”, теперь такая литература считалась “контрреволюционной” и “антинародной”. При этом, кстати говоря, еще некоторое время Дерг на своих демонстрациях и митингах продолжал использовать портреты Мао, особо почитавшегося многими военными.
Интересно, что, квалифицируя СССР как “социал-империалистическую” державу, сама оппозиционная эфиопская левая с таким же точно критицизмом относилась и к Китаю, который имел мощное идейное влияние среди эритрейских левых повстанцев.
Потому что все попытки контактировать с представителями КНР заканчивались тем, что от эфиопов требовали не только осуждения политической системы Советского Союза, но и строгого подчинения китайской линии. Хотя в период угасания 1978-79 гг. вытесненная на задворки страны IHAPA действительно получила незначительные средства из Китая, очень быстро партия пришла к выводу, что китайская помощь, так же как и советская, мотивировалась геополитическими интересами КНР, а не революционным интернационализмом. Тем не менее, официальная эфиопская и советская пропаганда склонна была подчеркивать связи между Пекином и IHAPA, хотя этих связей после 1980 фактически не было.
Тем временем, покончив с “троцкистами, анархистами и реакционерами” из IHAPA и MEISON, молот государственных репрессий обрушился и на тех приближенных к военной хунте лиц, которые не достаточно активно поддерживали террор.
Первой жертвой этого нового витка борьбы с “внутренними контрреволюционерами” стал Атнафу Абате, заместитель председателя Дерга и один из ближайших товарищей Менгысту Хайле Мариама, с которым они вместе на протяжении 1974-77 укрепляли власть т.н. “радикальной фракции” внутри военного правительства, ликвидируя своих умеренных соперников.
После “внутреннего переворота” 3 февраля 1977 года сохранявший еще некоторую независимость суждений, Атнафу дистанцировался от покатившейся по стране “борьбы с контрреволюционерами”, а потом и вовсе сколотил из ближайших друзей кружок под названием “Революционный меч” (Abyotawi Seyifi), среди членов которого высказывал явное недовольство масштабом террора. Тем самым накликав на себя гнев своего старого товарища Менгысту, который не собирался терпеть никакого инакомыслия. 12 ноября 1977, после очередного собрания POMOA, на котором Атнафу призвал притормозить кровопролитие, он был казнен по обвинению в контрреволюционной деятельности, связях с ЦРУ и эфиопскими реакционерами. Высказывались мнения, что Атнафу был устранен по рекомендации кубинских и советских товарищей, опасавшихся не слишком лояльного СССР и довольно умеренного зампредседателя, выступавшего за смешанную экономику, а не за государственный социализм советско-кубинского типа.
Очистив окончательно политические вершины от всех сомневающихся и потопив в крови массовую оппозиционную левую, товарищ Менгысту без промедления взялся за искоренение крамолы и внутри “собственной” массовой базы.
Как уже было сказано, 26 февраля 1977 под эгидой Дерга был учрежден Союз эфиопских марксистско-ленинских организаций (EMALEDH), некий прототип будущей Рабочей партии, которая, согласно ленинской схеме, поведет вперед Эфиопскую революцию. Сюда вошли все имевшиеся на тот момент группы “проправительственной” левой: Всеэфиопское Социалистическое Движение (MEISON), Эфиопская марксистско-ленинская революционная организация (MALERID), Пролетарская Лига (Waz League), Революционная борьба угнетенных эфиопских народов (ECHAT) и Революционное Пламя (Abyotawit Seded).
Была выпущена программа, устав, а в августе 1977 начат выпуск газеты “Голос единства”. При этом, хотя ЦК Союза формировался делегатами каждой из организаций, сами они сохраняли свою независимость и имели право вести агитацию, строить собственные структуры и принимать решения. Но, исключительно в рамках реализации программы национально-демократической революции, конечной целью которой было объявлено построение “научного социализма”.
Первыми “пробравшимися в партию” контрреволюционерами оказались члены MEISON: почти сразу же между этой огромной организацией и военной хунтой возникли противоречия, нараставшие вплоть до июля 1977 года, когда произошел открытый разрыв, после чего MEISON в рамках летне-осеннего этапа “красного террора” был физически уничтожен государственными органами.
Следующей жертвой борьбы с “контрреволюцией” стала Революционная борьба угнетенных народов Эфиопии (ECHAT), весьма близкая своими позициями к MEISON партия, образовавшаяся в 1975 на основе одной из фракций его молодежного крыла, куда входили представители южных народностей эфиопского государства.
 |
| Баро Тумса, лидер ECHAT |
ECHAT не просто не приветствовала очередной раунд “красного террора” против своих бывших товарищей. Организация всячески сопротивлялась давлению Дерга, настаивавшего на том, чтобы уничтоженный MEISON единогласно был осужден как “правоуклонисты”. Более, того, организация опубликовала критический документ, в котором прямо обвиняла многих госслужащих в том, что с помощью террора они устраняли личных врагов и искали собственную выгоду. Присоединившись к лозунгу “демократические права немедленно”, ECHAT фактически выступила против Дерга, который давно уже объявил этот лозунг “контрреволюционным”, т.к. всю полноту демократических прав народ может получить только после перехода власти в руки рабочей партии и ликвидации всех классовых врагов. А пока власть должна сохраняться в руках армии, - “революционеров в военной форме”, как их именовал официоз, - которая одна только и способна обеспечить правильный ход революционного процесса согласно марксистско-ленинским постулатам, уничтожая контрреволюцию и дисциплинируя трудовые массы.
Начиная с января 1978 деятели ECHAT начали тихо пропадать с различных постов и из органов власти, а в июне того же года EMALEDH неожиданно заявил о “приостановке” членства этой организации, как “не соответствующей критериям” единого левого фронта марксистских партий. Надо ли говорить, что к тому моменту ECHAT уже не существовала, а бóльшая часть её активистов и кадров были либо казнены, либо арестованы.
В дальнейшем, обвинения в сторону ECHAT были конкретизированы и с каждым днем их количество лишь возрастало: поддержка сепаратизма южных народов, сотрудничество с сомалийскими агрессорами во время войны в Огадене, стремление внести межнациональную рознь в дружную семью эфиопских народов, оправдание сепаратизма тыграев и оромо; очень много преступлений против революции, как оказалось, совершили эти втершиеся в доверие правые двурушники.
С ликвидацией IHAPA, MEISON и ECHAT ветераны левого гражданского движения Эфиопии были практически устранены с политической сцены страны. Единственным жалким осколком этого некогда мощного движения оставалась Революционная эфиопская марксистско-ленинская организация (MALERID) - небольшая группа бывших членов IHAPA, выразивших в свое время “критическую поддержку” Дергу. Но она была слишком мелкой чтобы играть какую-то субъективную роль и лишь примыкала к той или иной стороне.
Но пока активисты гражданской левой подвергались казням и арестам, как на дрожжах росли две другие проправительственные группы - Пролетарская Лига и Революционное Пламя.
Членами этих организаций по большей части были молодые неофиты, привлеченные в левый лагерь после 1975 года, между тем как руководящее ядро той и другой группы составляли военнослужащие, получившие политическое образование либо за границей (в СССР), либо непосредственно от обученных в социалистическом лагере инструкторов.
 |
По законам жанра, после устранения “гражданских” соперников между двумя этими военными организациями, вообще не имевшими никаких теоретических противоречий, разыгралась новая борьба по вопросу о том, кто именно должен стать “руководящей силой” в будущей национальной революционной партии.
Революционное Пламя определенно имело больше перспектив в этом противостоянии.
Во-первых, оно эффективней привлекало перебежчиков из уже разгромленных гражданских организаций. Во-вторых, оно куда лучше проводило вербовку среди государственных бюрократов и военного командования. Все потому, что Революционное Пламя фактически воспринималось как “партия власти”, т.к. именно к этой группе формально принадлежал сам Менгысту Хайле Мариам и ряд его ближайших соратников.
Однако на поверхность это соперничество не выходило - публично все три оставшиеся в EMALEDH организации клялись в верности идеям единого фронта левых сил.
 |
| Символ EMALEDH на обложке журнала "Революционная Эфиопия" |
Между тем, проигрывающая во “внутривидовой борьбе” Пролетарская Лига всё чаще обращала внимание на необходимость соблюдения принципов демократического централизма в борьбе с тенденциями к укреплению личной диктатуры кого бы то ни было; на то, что новая авангардная партия Эфиопской революции должна быть поставлена под контроль народных масс, а не быть инструментом в руках некоей узкой группы людей.
Эти и подобные высказывания и резолюции Пролетарской Лиги бросали вызов Менгысту, который в тот момент уже консолидировал вокруг себя властные полномочия и видел национальную партию просто как приводной ремень осуществления своей личной власти.
Тем временем, борясь с последствиями войны в Огадене и Эритрее, а так же с еще более тяжелым экономическим уроном от “красного террора”, заручившись поддержкой иностранных советников Менгысту летом 1978 года фактически начал перевод экономики на плановые рельсы. Этот момент возбудил внутри Пролетарской Лиги новое недовольство, т.к. подобный судьбоносный шаг он вообще ни с кем не обсуждал, кроме иностранцев.
Другим камнем преткновения стало обсуждение специфики слияния трех партий в единое целое, т.к. было непонятно, в соответствии с какими критериями будут распределяться квоты управляющих кадров этой новой партии. Соперничество между Революционным Пламенем и Пролетарской Лигой обострялось тем, что каждая из этих групп отстаивала собственную организационную модель, обеспечивающую доминирование в этой новой национальной партии именно им.
В сентябре 1978 противостояние между Пролетарской Лигой и Революционным Пламенем достигло ожидаемого результата - почти вся верхушка Waz League была арестована и казнена по обвинению в “заговоре против революции”.
Хуже всего было тем, кто находился на эритрейском фронте: здесь повторилась прошлогодняя история, происходившая на фронте сомалийском, когда члены Пролетарской Лиги и Революционного Пламени расстреливали безо всяких разбирательств патриотов-добровольцев из MEISON. Однако теперь “анархистами, реакционерами и троцкистами” были объявлены сами члены Пролетарской Лиги, которых точно так же, по спущенным сверху спискам, расстреливали на позициях их бывшие соратники из Революционного Пламени.
Вместе с тем подверглись репрессиям и те члены Революционного Пламени, которые прямо или косвенно выступали за установление партийной, а не личной диктатуры Менгысту Хайле Мариама. Все они были обвинены в “левацком уклоне”, “заговоре” и “инфильтрации в пользу ультралевых оппортунистов” (т.е. Waz League).
Тем не менее, Пролетарская Лига формально продолжила своё существование, почти полностью сменив руководящий состав на лиц, лояльных Менгысту. Ни о каком соблюдении прописанных в программе EMALEDH принципов демократического централизма и коллективного руководства естественно больше никто не заикался. Роль Менгысту как единственного вождя Эфиопской революции теперь была неоспорима.
Очень немногие оставшиеся в живых члены Пролетарской Лиги впоследствии интегрируются в Рабочую Партию Эфиопии, где будут покорно исполнять роль рядовых винтиков в машине управления Менгысту, пребывая в постоянном страхе от того, что во всякий момент им могли напомнить членство в “реакционной группе” и репрессировать.
Однако, все это еще не обозначало, что “борьба с внутренней контрреволюцией” завершилась: в феврале 1979 года была разгромлена и бесхребетно-пластичная Революционная эфиопская марксистско-ленинская организация, которая тоже умудрилась вступить в конфликт с Революционным Пламенем по тому же вопросу о представительских квотах в будущей правящей партии. Но на этот раз обошлось без сплошного террора - верхушку MALERID во главе с Тэсфайе Мэконэном просто арестовали. Впоследствии, покаявшийся в своей политической дерзости Мэконэн будет выпущен из тюрьмы и станет единственным революционным лидером гражданской эфиопской левой, пережившим правление Менгысту.
Короче говоря, изгнав и уничтожив подозрительных отовсюду, Мэнгысту, опираясь на лояльных военных из Революционного Пламени и некоторую часть оставшихся в живых левых, наконец инициировал создание единой партии: в конце 1979 года, отказавшись от провалившегося проекта EMALEDH, - как добровольного слияния всех эфиопских левых групп в одну партию на основе общей программы, - Менгысту учредил Комиссию по организации Рабочей Партии, - COPWE, - которую возглавили высокопоставленные офицеры, лично преданные вождю Эфиопской революции.
Предполагалось, что формально существующие к этому моменту остатки левых организаций самораспустятся, а их члены, пройдя через фильтр (т.н. Центр), определявший их марксистско-ленинскую сознательность, войдут в новую революционную партию рабочего класса. Как нетрудно догадаться, этот “Центр” функционировал под руководством самого Менгысту, воспринимающего постулат о “преданности марксизму-ленинизму” в виде лояльности лично ему: вождю революции и лидеру пролетариата, противостоящему всем попыткам мелкой буржуазии, троцкистов, анархистов и реакционеров предотвратить завоевание рабочим классом (т.е. самим Менгысту) власти через псевдореволюционную демагогию.
Это может показаться странным, но Менгысту действительно лично подписывал членские билеты новой партии и проводил собеседования с кандидатами, отсеивая подозрительных, которые, не пройдя строгий “марксистско-ленинский фильтр” часто оказывались в лапах “революционного правосудия”, вскрывавшего все их многочисленные преступления перед революцией. Ибо честных людей такой проницательный руководитель и знаток марксизма как Менгысту Хайле Мариам не пустить в рабочую партию просто не мог.
Именно с этого момента начался стремительный рост культа личности Менгысту, который сконцентрировал в своих руках всю полноту политической и экономической власти, прикрывая самодержавно принятые решения фасадом совершенно фиктивных “всеобщих дискуссий” и столь же фальшивым “демократическим централизмом”.
Менгысту был объявлен вождем “центра революции” (т.е.Дерга), за счет феноменально-выдающегося руководства которого революция двигалась вперед начиная с 1974 года. Фальсификации подверглась и его биография, согласно которой он, - не имевший никакого отношения к левым идеям до 1974 года, - будучи с рождения гениален, самостоятельно пришел к выводу о верности научных идей марксизма-ленинизма еще в конце 60-х, когда учился по линии военного сотрудничества в США и подвергался там расовой дискриминации, что заставило его задуматься о методах борьбы с мировой несправедливостью.
Любопытно, что офис Комиссии по организации Рабочей Партии разместился в бывшем дворце императора Менелика, а сама эта Комиссия, фактически исполнявшая роль национальной партии, полностью зависела от личных решений Менгысту, который назначал даже членов Центрального и Исполнительного Комитетов, попирая им же самим разработанный устав.
Естественно, очень быстро в среде левой оппозиции распространился взгляд на эфиопский “реальный социализм” как на воплощение старого имперского режима на новом витке развития истории, ибо сходство революционной Эфиопии с эпохой “прогрессивной монархии” (а последний император Хайле Селассие считался “прогрессивным” даже в СССР) были довольно очевидны. Вплоть до того, что на заседаниях COPWE Менгысту сидел отдельно от членов ЦК на особом расписном стуле, напоминавшем трон.
В сентябре 1984 года, в 10-летнюю годовщину революции, Комиссия была преобразована в Рабочую Партию Эфиопии. “Учреждение” новой правящей партии было столь же фиктивным, как и сама эта партия, т.к. все руководящие органы новой РПЭ были сформированы еще в 1979-80 гг. “Учредительный конгресс” был скорее спектаклем для внешнего мира, демонстрирующим верность Менгысту Хайле Мариама принципам марксизма-ленинизма, который требовал обязательного исполнения некоторых ритуалов, вроде формирования “партии рабочего класса”, коллективных органов её руководства, написания программы продвижения к “научному социализму”, создания массовых организаций и т.д.
Все это в Эфиопии было сделано и все это являлось лишь декорацией, прикрывавшей самодержавную и почти тотальную власть гениального Председателя.
Исходившие от Менгысту директивы, мгновенно одобряемые руководящими органами РПЭ безо всяких лишних дискуссий, обязаны были выполнять все неправительственные массовые организации - крестьянские ассоциации, профсоюзы, ассоциации городских жителей, студентов. В которые, в свою очередь, обязаны были вступать все жители страны (за исключением южных кочевников, которых военным так до конца и не удалось покорить).
Причем, функционал этих массовых органов был крайне урезан; если в эпоху 75-79 гг. “проправительственные” народные организации отличались хоть какой-то низовой инициативой, то теперь они лишились почти всех своих былых прав.
Например, знаменитые городские ассоциации, - кебелес, - полностью утратили контроль над распределением собранной коммунальной платы и, таким образом, потеряли свои изначальные функции по строительству общественных туалетов, колонок, небольших дорог, детских садов, птичников. Фактически единственной задачей кебелес теперь был контроль за населением (доносительство и помощь в мобилизации молодежи в армию), сборы всевозможных социальных взносов и организация давления на жителей через угрозу изъятия пайков или отказ писать рекомендации, без которых гражданин не мог воспользоваться никакими социальными услугами. А повод к такому давлению был всегда: например, Менгысту очень любил грандиозные парады и демонстрации, устраивавшиеся часто и по самым разным поводам. И самым главным средством мобилизации населения к участию в этих бесконечных манифестациях служили как раз управляющие комитеты кебелес, которые накладывали санкции на тех, кто игнорировал приказы сверху к проявлению политического энтузиазма.
Крестьянские ассоциации играли куда более важную роль, т.к. на их плечи Дерг возложил прямую ответственность за обязательный сбор зерна для продажи правительству по ценам ниже рыночных, а так же за исполнение многочисленных принудительных мероприятий “социальной трансформации” (массовых переселений, укрупнений деревень, созданий госхозов), которыми прославилась революционная Эфиопия в 80-х и которые, в конечном итоге, стали одной из причин самого масштабного в истории страны голода 1983-85 гг., унесшего жизни ок.миллиона жителей. И благодаря которому мир (западный капиталистический мир), занявшийся массовым сбором гуманитарной помощи голодающим, собственно впервые и обратил внимание на несчастную Эфиопию.
В общем, эфиопский “реальный социализм” не предусматривал никакой проверки доверия народа верхам или хотя бы каких-то консультативных процедур; лишенные “обратной связи” низы должны были просто дисциплинированно исполнять приказы априори гениального руководства. А самопровозглашенный вождь революции, вышедший из аполитичной армейской среды старого режима и уничтоживший в ходе кровавых чисток 76-79 гг. всех своих левых соперников из гражданского лагеря (куда более теоретически образованных и политически просвещенных), не нуждался в доказательствах своей гениальности и правильности собственной исторической миссии.
Которая очевидно заключалась в насильственном насаждении сверху социализма в том виде, в каком его понимала изначально (еще в рамках “эфиопского социализма”) сама военная верхушка, узревшая в этом “социализме” прежде всего инструмент быстрой модернизации и увеличения геополитического могущества собственного государства, некогда великого, но затем отброшенного европейским колониализмом далеко назад.
Комментарии
Отправить комментарий