Красная Карелия

 

Итак, многим известно, что в конце января 1918 года в Финляндии началась гражданская война, в которой радикальные социал-демократы, желавшие повторить российский опыт, проиграли и вынуждены были эвакуироваться из страны, спасаясь от “белого террора”.

Эвакуировались “красные финны” по двум направлениям: бóльшая их часть логично отступила в Советскую Россию, тогда как меньшинство (около 500 человек) укрылось в нейтральной Швеции.

Одним из тех, кто нашел приют в Стокгольме был Эдвард Гюллинг, старый социал-демократ, который, выступив против поспешного восстания января 1918, тем не менее принял пост министра финансов в революционном правительстве. При всем своем скептицизме насчет перспектив насильственной Финской революции, Гюллинг являлся “последним, кто покинул тонущий корабль”: после поражения Красной гвардии в Тампере и захвата Хельсинки немецкими войсками, этот тихий кабинетный буржуа возглавил остатки красногвардейцев в последней и уже безуспешной обороне Выборга. Потерпев поражение, Гюллинг некоторое время скрывался в выборгских предместьях, а затем сумел перебраться в Швецию.

Эдвард Гюллинг

Здесь его встретил чуть ранее прибывший из Москвы радикал Юсси Райло, организовавший “Скандинавский революционный комитет” (Skandinavian Vallankumouskomitea), в задачу которого входила консолидация “красных беженцев” и распространение влияния на аполитичные организации финских трудовых мигрантов. Собственно, именно СРК был объявлен “шведской секцией” образованной в августе 1918 Компартии Финляндии, а в 1920 он же стал базисом для Скандинавского Комитета Коммунистического Интернационала.

Дуэт Райло-Гюллинг работал хоть и недолго, но довольно продуктивно: помимо того, что СРК удалось выстроить широкую сеть поддержки, двое этих финских романтиков еще и разработали амбициознейший план по превращению Скандинавии в очаг борьбы за радикальную социальную революцию.

Прежде всего, при участии ветеранов Гражданской войны и возвращавшихся из революционной Германии финских “егерей” (добровольцев-националистов, которых в годы ПМВ Германия готовила для антироссийских сепаратистских акций в Финляндии), ими был создан “Шведский батальон финской Красной Гвардии” (Suomen Punaisen Kaartin Ruotsin pataljoona), который должен был стать основой будущей “Скандинавской Красной Армии” (Skandinaavinen Puna-Armeija). 

Во-вторых, Райло и Гюллинг разработали “План Северной войны” (Pohjoinen sotasuunnitelma), согласно которому северные территории Норвегии, Швеции и Финляндии должны были стать ареной борьбы этой самой “Скандинавской Красной Армии”, опирающейся на местное рабочее движение лесозаготовительной отрасли. “Революционная лесная война” далее должна была распространиться на Кольский полуостров и приарктические районы, где “красные финны” рассчитывали получить поддержку демобилизованного “Мурманского легиона” (созданного англичанами из беглых финских красногвардейцев формирования, сражавшегося с прогерманскими финскими войсками). 

Однако реализация этого проекта застопорилась, т.к. вместо необходимых для такой масштабной акции 3 тысяч человек в распоряжении СРК имелось не больше сотни лиц, изъявивших желание продолжать вооруженную борьбу за социализм.

Летом 1921 года проект “Северной войны” окончательно накрылся медным тазом, потому что шведская полиция арестовала нескольких шведов и финнов, благодаря чему вскрылась довольно широкая военно-политическая сеть, охватившая север Швеции, Финляндии и Норвегии, якобы имевшая целью “установление советской республики диктатуры пролетариата”.

Но к тому моменту международная ситуация уже изменилась: внешнее давление на Советскую Россию ослабло, а Европа постепенно утрачивала революционный потенциал, на который изначально рассчитывали большевики. Да и основные протагонисты проекта “революционной лесной войны” исчезли: Юсси Райло еще в январе 1920 на фоне депрессии покончил с собой, а Эдвард Гюллинг…тоже предчувствуя провал всех своих воинственных начинаний, уехал в Россию несколькими месяцами спустя.

Но уехал он не просто так, а вооруженный новым проектом “революционной экспансии” в Скандинавию. Инструментом которой должна была стать Карельская Трудовая Коммуна.

Еще в 1918 году среди бежавших в Россию “красных финнов” курсировали предложения об организации “национальной коммуны” в окрестностях Олонца, но теперь Гюллинг привез из Швеции куда более проработанный и смелый проект, который был одобрен обосновавшимся в Петрограде председателем Компартии Финляндии Юрьё Сироле.

Согласно проекту, предполагалось на территории советской Восточной Карелии выстроить образцовую самоуправляемую революционную коммуну с костяком в виде беглых “красных финнов”, которая, - без прямого участия России (дабы не навлечь на неё международных санкций), - самим своим примером могла бы служить для подготовки почвы социалистической революции на севере Европы.

Карельская Трудовая Коммуна по мысли Гюллинга, должна была стать отправной точкой для “революционаризации” Скандинавии, откуда будет направляться деятельность во всех северных странах и куда, в свою очередь, могли бы прибывать скандинавские товарищи, силами которых будет проводиться как экономическая, так и военная модернизация региона. Учитывая многонациональный характер, Карелия идеально подходила для формирования отдельных финских, саамских, шведских, норвежских кооперативов и военных полков, которые обеспечат материальную и моральную защиту революции в любом уголке Скандинавии.

Гюллинг предусмотрел даже то, что Карельская Трудовая Коммуна в перспективе, - применяя новые социалистические методы производства, - может создать мощную деревообрабатывающую монополию, которая будет “диктовать волю капиталистическому западу” через косвенный или прямой контроль производства древесины и бумаги в Европе. Хотя сегодня это звучит довольно наивно, но в послевоенную эпоху восстановления и реконструкции проекты Гюллинга не были столь смешны: в конечном итоге сама Финляндия, быстро заместившая выпавшую из мирового рынка лесоматериалов Россию и создавшая ряд монополий в отрасли, именно в период 20-30-х заложила основы своего будущего экономического благополучия.

Гюллинг представлял Карельскую Трудовую Коммуну как независимую административную единицу с полными правами самоуправления и делопроизводства, как “альтернативную” Финляндию, идеологически базирующуюся не только на социализме (причем на достаточно умеренном социализме, с опорой не только на пролетариат, но и на мелких фермеров), но и “в определенной степени на карельском и финском национализме”, что должно было стать контрмерой против “белофинской агитации”, представлявшей Карелию как захваченную инородцами "историческую родину". 

На встрече с Лениным в мае 1920 года Гюллинг лично изложил свой великий замысел, получив одобрение и поддержку, после чего 7 июня 1920 года Наркомат Иностранных Дел РСФСР утвердил статус Восточной Карелии (населенных карелами районов Олонецкой губернии) как автономной трудовой коммуны (Karjalan työkansan kommuuni), а Эдвард Гюллинг был избран председателем её революционного комитета. 

Столицей КТК стал Петроской (Петрозаводск), хотя сам Гюллинг рассчитывал в будущем построить столицу где-нибудь в другом месте, т.к. Петрозаводск был “слишком русским” городом. А из ветеранов Гражданской войны были сформированы силы пограничной обороны - красный егерский батальон (его заменят регулярные пограничные войска лишь в 1923-24 гг.). Впоследствии батальон разрастется до уровня “егерской бригады” и фактически будет представлять собой локальную армию Карельской автономии вплоть до разгрома “буржуазного финского национализма” в 1934-37 гг.

Бойцы "бригады красных егерей"

Вместе с тем, организация автономной Трудовой Коммуны в Восточной Карелии являлась козырем в руках и самих большевиков: именно за счет учреждения этой административной единицы стало возможным подписание в октябре 1920 года Тартуского мирного договора с Финляндией, которая выставляла требования карельской автономии и соблюдения прав коренного угро-финского населения. Естественно, “белофиннов” вообще не устраивала та форма карельского “национального социализма”, которую предложили большевики, но формально Москва таки выполнила условия финнов, рассчитывающих за счет игры на теме “национального самоопределения карельского народа” повысить собственное влияние среди карел и, в конечном итоге, забрать богатый лесом стратегический регион через “воссоединение братьев”.

Понимая, что бóльшая часть автохтонного карельского населения поддерживает большевиков лишь формально и действительно способно стать “пятой колонной” “белофиннов”, руководство КТК выстроило в автономии особую национальную политику, которую сегодня можно было бы назвать “культурным империализмом”.

Прежде всего КТК виртуозно “угнало” у “белофиннов” основу национального мифа, гласящего что Карелия является “исторической родиной” финского народа. Соглашаясь с этим, “красные финны” сами активно использовали “карелизм” в его романтических формах, претендуя на то, чтобы именно “Красную Карелию” выдвигать в качестве “истинного” центра финского национального возрождения, лишенного “капиталистических извращений”.

Кроме того, под предлогом “содействия культурному и экономическому развитию” руководство Коммуны проводило политику навязывания карелам, - “отставшим братьям”, - чуждого им финского языка и культуры, что порождало острые дебаты в местной прессе. Не меньшее недоумение у населения вызывали проповеди “сближения” Карелии (а в перспективе - и других отсталых финно-угорских меньшинств северной России: вепсов, ижор, коми, инкери и т.д.) с более развитыми скандинавскими странами. Для самого Гюллинга все это представлялось как прокладывание мостов между народами ради создания будущей северной советской социалистической республики, но многие русские видели в этом попытку отрыва Карелии от России, с которой многонациональное карельское общество было связано гораздо теснее, чем со Скандинавией.

В общем и целом, КТК была основана на идейном базисе “пролетарского национализма”, стремясь прежде всего стать альтернативной версией буржуазно-националистической Финляндии, “революционной родиной” для тех финнов, которые страдали от несправедливости на своей номинальной родине. Именно в создании такой “альтернативной пролетарской Финляндии”, которая одним фактом своего существования будет “революционизировать” скандинавские страны (в 20-е Финляндия еще воспринималась как часть Скандинавии, а не Прибалтики, как в 30-е) заключалась задача Карельской Трудовой Коммуны по мнению Гюллинга.

Другой причиной бурного развития “культурного финского национализма” являлась социальная структура самого региона, ибо ничтожно-малый рабочий класс Карелии не мог начать строительство социализма, не завоевав симпатий веками угнетенных и задавленных карельских крестьян, которым были совершенно чужды построения Маркса. “Нордический (северный) пролетарский национализм” с его модернизационной направленностью должен был стать средством мобилизации и подъёма культурного уровня этих просыпающихся темных людей. В то время как “сельский карельский национализм”, продвигаемый некоторыми местными просветителями и который в конце 30-х придет на смену национализму финскому, воспринимался верхушкой КТК как сугубо реакционный.

Понятно, что с самого начала Гюллинг и его товарищи-финны столкнулись с достаточно массовым неприятием проекта “Красной Карелии” как со стороны местных карелов, воспринимавших финнов как чужаков, так и со стороны русских. В последнем случае речь шла и об идейном сопротивлении равнявшейся на соседний Петроград высшей партноменклатуры, и о стихийном саботаже местных органов власти, которые, приученные столетиями царизма к широким вольностям (вопреки расхожему мнению на Русском Севере власть монарха всегда была слаба), вообще не желали выполнять приказы руководства ни из Москвы, ни, тем более, из Петрозаводска.

Серьезным испытанием для Коммуны стало местное контрреволюционное восстание при поддержке финских добровольцев осенью 1921 года, финансово подготовленное финскими же лесозаготовительными компаниями, стремящимися присоединить богатый деревом регион к Финляндии. Быстро разгромив батальон “красных егерей”, повстанцы овладели почти всей территорией Коммуны. 

Этой катастрофой воспользовался секретарь областного комитета РКПб и член карельского ревкома Василий Куджиев, близкий к председателю Коминтерна и “диктатору Петрограда” Зиновьеву, - который был явным противником карельской национальной автономии в любом виде, - подвергший резкой критике автономный и национальный курс КТК, которая якобы не исполнила свою роль катализатора революции в Финляндии, но своим “культурным карелизмом” создала социальную базу для антисоветского повстанчества. 

Однако “красным финнам” удалось отбиться не только от петроградской фракции (Куджиев в итоге был выведен из ревкома), но и от, собственно, контрреволюционеров: Петроградская интернациональная школа красных командиров мобилизовала своих финских и карельских учащихся, из которых был сформирован лыжный батальон под руководством Тойво Антикайнена. Который в течение нескольких недель переломил ход восстания, нанеся поражение повстанцам.

Тойво Антикайнен

Одновременно с разгромом вторжения, в начале февраля 1922 года лыжный патруль “красных финнов” из 70 человек нанес ответный удар: перейдя советско-финскую границу и ворвавшись в трудовой лагерь лесозаготовительной компании “Kemi Oy” финны призвали рабочих присоединиться к “Красным партизанам Севера”. На этом все и закончилось, т.к. 7 февраля отряд вместе с завербованными рабочими отступил на советскую сторону.

Другим испытанием для “Красной Карелии” стало введение НЭПа. Верхушка Карельской Трудовой Коммуны горой встала на защиту экономической автономии, сопротивляясь планам сдачи в концессию финским корпорациям карельских лесов. Хотя Карелия страдала от экономической неразвитости и остро нуждалась в инвестициях, ленинская концессионная политика, по мнению Гюллинга, не только могла увеличить влияние “белофиннов” на карельское население, но и нанести серьезный удар по имиджу Трудовой Коммуны в самой Финляндии и Скандинавии в целом, т.к. внешнеполитическая пропаганда КТК основывалась на утверждениях о том, что коммуна спасает сказочную “Страну лесов и песней” от капиталистического разграбления. 

В своём отчаянном письме в НКИД Гюллинг убеждал верхушку РСФСР в том, что у Коммуны есть собственные планы развития; дескать, коллектив сочувствующих норвежских инженеров уже разработал проект реорганизации лесной промышленности и КТК просит разрешение на прямой набор экспертов из Финляндии и Скандинавии, с чьей помощью Карелия превратится в образец социализма. Стоит отметить, что, как истинный финн, Грюллинг вплоть до конца 20-х пытался сберечь лес, мужественно отбивая все попытки плановых органов значительно повысить нормы вырубки, что грозило в будущем серьезными экологическими последствиями.

Что касается концессий, то Гюллинг сумел выбить у центра право на собственное ведение внешнеторговых отношений, в результате чего в 1923-24 гг. Карелия заключила ряд выгодных контрактов со шведскими и финскими компаниями на поставку леса собственными силами, получив феноменальную 800-процентную прибыль.

Благодаря настойчивости Гюллинга и умелому маневрированию в начавшемся после смерти Ленина противоборстве между Петроградом (Зиновьевым) и Москвой (Сталиным), КТК получила огромную степень автономии: почти все экономическое хозяйство находилось в ведении революционного комитета коммуны, регион был освобожден от отчислений в федеральный бюджет, проводилась собственная политика в вопросах народного образования, было предоставлено право беспошлинного ввоза промышленных товаров и т.д. А в мае 1923 года многочисленные просьбы Гюллинга о повышении статуса КТК (Гюллинг стремился конституционно оформить все полученные привилегии) наконец увенчались успехом; была учреждена Автономная Карельская ССР, причем её территория значительно расширилась за счет “русских” областей.

Однако с постепенным обострением международной ситуации и уходу в тень задачи осуществления “мировой революции”, Москва стала по-иному смотреть на роль Карелии. Если изначально КТК воспринималась как “плацдарм” для социалистической экспансии в Скандинавию, обладавший высокой долей автономии в проведении экономической политики, то во второй половине 20-х регион представлялся уже как легкая цель для потенциальных вражеских атак. Возросла роль Карелии в системе обороноспособности страны и соответственно, выросла роль репрессивных и военных органов, размещавшихся здесь для охраны “социалистического строительства”. Контроль Москвы, обеспокоенной тем, что экспансионистские замыслы “красных финнов” могут бросить тень на Россию, спровоцировав ненужное обострение с Западом, тоже усилился. 

Параллельно внутри аппарата АКССР возникла карело-русская оппозиция, недовольная “культурной финноманией”, изначально игравшей роль внешнего “тарана” для идейного завоевания Финляндии, а не инструмента консолидации самого советского общества, что стало особенно важным в условиях начавшейся в 1927 году военной истерии.

Начиная с 1928 года принудительная коллективизация, - а далее и форсированная индустриализация, - нанесла мощнейший удар по экономической независимости и самой структуре карельского общества, почти полностью подчинив местную промышленность и сельское хозяйство нуждам регулируемой из центра лесной промышленности, в развитии которой стали играть огромную роль исправительно-трудовые лагеря. Против учреждением которых, надо сказать, верхушка АКССР вела неустанную, но совершенно безрезультатную борьбу, поскольку многочисленные северные лагеря ОГПУ, функционировавшие на основании самоокупаемости и хозрасчета, вели хищническую вырубку лесов, подрывая экономическую базу автономии.

Впоследствии, обвинение в том, что “красные финны” не желали перенимать “передовой опыт” социалистического перевоспитания в ИТЛ и даже дистанцировались от беломоро-балтийской эпопеи, стали “доказательством” контрреволюционности руководства автономии.

Переход к модели “осажденной крепости” в конце 20-х и ухудшение отношений с Финляндией подняли вопросы ограничения финского языка и культуры и создания отдельной советско-карельской идентичности, в корне противоположной финской. 

Последняя искра мечты об “альтернативной социалистической Финляндии” зажглась в 1929, когда секретарь регионального комитета ВКПб Кустаа Ровио убедил Сталина дать разрешение на приём финских иммигрантов, надеявшихся спастись от Великой Депрессии в цветущем карельском саду Страны Советов. Массовая миграция якобы могла помочь сделать АКССР по-настоящему образцовой социалистической республикой и тем самым революционизировать Финляндию.

Идея массового переселения финнов поднималась руководством АКССР неоднократно, но Москва настойчиво препятствовала иммиграции, полагая что приток иностранцев в довольно проблемный и нищий регион разрушит образ “Красной Карелии”, успешно созданный внешнеполитической пропагандой. Теперь же индустриализация требовала опытных кадров и разрешение на въезд финских соотечественников было дано.

Тысячи трудовых мигрантов, везущих с собой деньги, оборудование и новейшие технологии устремились в Карелию, привлеченные вербовочными центрами в США, Канаде, Швеции и Финляндии.

Канадские финны едут в СССР. 1932

Влияние иммигрантов на карельскую экономику действительно было мощным. В течение всего нескольких лет приезжие сумели организовать не только несколько эффективных колхозов и “лесных братств” (лесопромышленных кооперативов), но и создали строительный трест “Ракентая”, применявший самые передовые на тот момент американские методы дощатого строительства (впоследствии он будет преобразован в крупнейший в регионе “Карелстрой”).

Однако этот новый импульс развития быстро начал угасать.

Во-первых, потому, что на каждом этапе развития, помимо бытовых трудностей  национальные колхозы, кооперативы и тресты наталкивались на косность и требования плановых органов, развивших наступление против экономической автономии региона, несмотря на отчаянную борьбу Гюллинга за “особый статус”, гарантированный еще Лениным.

Жители национальной коммуны Саде

Во-вторых, в 1933-34 гг. изменилось само отношение центра к финнам как таковым и к приезжим финнам в частности. В иммигрантах, которые привозили с собой не только западные технологии, но и западную культуру, ОГПУ закономерно увидело инструмент “идейного разложения” карельского населения. Особенно это касалось американских финнов, которые слушали американскую музыку, покупали (благодаря своим паспортам) недоступные местным иностранные товары, вели себя крайне раскрепощенно по отношению к властям, устраивали слишком много выходных и соблюдали религиозные обряды.

До какого-то момента противоречия удавалось кое-как сглаживать, однако уже в 1932-33 гг., с истечением первых двухгодичных трудовых контрактов, начался отток разочарованных иностранцев.

А после завоевания Гитлером власти и возросшей перспективы войны, общий курс национальной политики СССР изменился. Придя к выводу о потенциальной опасности, которую несет для обороноспособности страны национализм “угнетенных окраин”, развивавшийся в 20-е годы на Украине, Кавказе, в Молдове, Центральной Азии и других периферийных регионах, советское руководство инициировало “великое отступление”. Курс на “коренизацию” и “национальное самоопределение” многочисленных народов СССР был свернут, началось формирование т.н. “советского народа” на базе русского “культурного национализма”.

В Карелии этот процесс сопровождался активным наступлением карело-русской фракции среднего руководящего звена против финской верхушки, обвинявшейся в насаждении “буржуазного национализма”. Любопытно, что обороняющиеся финны пытались использовать тот же метод, обвиняя, в свою очередь, карельские кадры в “возрождении реакционного сельского национализма”.

Однако, заручившись поддержкой сильного ленинградского обкома во главе со Ждановым, русско-карельская оппозиция победила. 

В 1935 году Гюллинг и Ровио были освобождены от своих должностей, а вслед за этим чистки против “буржуазных финских националистов” во всех органах власти АКССР приняли повальный характер.

Эдвард Гюллинг в лагере. 1938

Начался этап “русской корелизации” автономии; финский “красный национализм” был осужден и демонизирован, а вместо него новым образцом идентичности провозглашался “русско-карельский советский патриотизм”; карелы сменяли удаленных финнов на руководящих постах, а финский язык почти повсеместно был заменен на карельский.

С началом террора 1937-38 гг. финны уже откровенно рассматривались как враждебный антисоветский элемент. Сам Гюллинг был арестован и обвинен в стремлении оторвать Карелию от СССР и присоединить её к Финляндии. Однако расстрелян он был не за это: формальным поводом к смертному приговору стало нецелевое использование “пищевых ресурсов” в лесном хозяйстве в период 1930-31 гг. Та же история произошла с большинством финских функционеров 20-х годов.

На этом история “Красной Карелии” как “витрины” социализма в Скандинавии и потенциального плацдарма для коммунистической экспансии на север завершилась.