Зимняя война 1939-40 и финские коммунисты

 

В копилку исторического опыта отношения коммунистов к межгосударственным войнам добавим еще один “кейс”.

Оставим в стороне довольно бурную историю Коммунистической Партии Финляндии, родившейся в горниле гражданской войны 1918 года, развязанной местным левым крылом социал-демократии. Скажу лишь, что с самого момента своего основания КПФ была запрещена и действовала сугубо через зонтичные легальные структуры, время от времени подвергаясь судебным преследованиям. Но к моменту 1939 партия подошла в еще более разобранном состоянии.

Основной причиной был т.н. “сталинский террор”. После поражения в гражданской войне большое количество “красных финнов” окопалось в Советском Союзе, став политическим костяком Автономной Карельской ССР, которая строилась как альтернативная “социалистическая Финляндия”. Однако в 1935 году НКВД в Карелии была начата борьба с “буржуазным национализмом”, под каток которой угодило множество советско-финских коммунистов. И хотя в тот момент (35-36) репрессии носили пока еще “мягкий” характер, они содействовали нарушению связей между верхушкой КПФ в СССР и базовыми организациями в самой Финляндии.

А когда руководство террором перешло в руки Ежова, КПФ наряду с компартиями Польши, Латвии, Эстонии и Литвы стала восприниматься в целом как излишне “засоренная” шпионами и провокаторами. В конце лета 1937 года на финских коммунистов обрушилась волна репрессий: обвинения в национализме, шпионаже в пользу Финляндии и стремлении отторгнуть Карелию от СССР посыпались как из рога изобилия, в результате чего структура КПФ во главе с Заграничным бюро ЦК была уничтожена, а политические диаспоры в Ленинграде, Петрозаводске и Москве рассеяны и разбиты. Даже Совет по исследованию Финской революции аккурат к 20-й годовщине начала этой самой революции был признан антисоветской организацией, его сотрудники репрессированы, а собранные ими материалы изъяты.

Фактически, с 1938 года всю КПФ представлял один только запуганный и затравленный Отто Вилли Куусинен, сын и бывшая жена которого тоже были арестованы.

Отто Куусинен

Разрыв связей с руководящими зарубежными органами, а так же почти полное прекращение финансирования плохо сказались на деятельности КПФ в самой Финляндии. Кроме того, через советскую границу время от времени пробирались беженцы, распространявшие информацию о терроре против эмигрантов-коммунистов и финского населения в целом, которую товарищи из Хельсинки не могли рационально разъяснить. К разложению партийных структур прикладывали руку и коварные социал-демократы, публиковавшие списки жертв сталинского террора, среди которых было множество известных в самой Финляндии уважаемых партийных и профсоюзных деятелей.

Все это привело к тому, что в 1938 фактическое руководство КПФ в Финляндии перешло в руки левого социал-демократа Маури Рюёмя, с которым коммунисты наладили хорошие отношения в эпоху тактики Народного фронта. Отличавшийся политической независимостью, Рюёмя тем не менее координировал свои действия как с сидевшим в Москве Куусиненом, так и проживающим в Стокгольме генсеком КПФ Арво Туоминеном.

Маури Рюёмя

“Критически” поддерживая коалиционное правительство социал-демократов и правых аграриев, одобряя курс на укрепление национальной обороны перед фактором роста агрессивности нацистской Германии, проводя линию на необходимость защиты финской “буржуазной демократии” от фашизма (по аналогии с республиканской Испанией), финские коммунисты были ошарашены подписанием пакта Молотова-Риббентропа и последовавшими за этим инструкциями из Москвы о сворачивании антифашистской пропаганды.

Вторым фактором деморализации финских коммунистов стал новый курс Коминтерна в связи с началом Второй Мировой войны. Склонные к поддержке польского сопротивления германской агрессии и интерпретировавшие ввод советских войск в Восточную Польшу как борьбу с германским фашизмом, финны были изумлены, получив в середине октября 1939 года письмо от Куусинена, в котором тот не только порицал подобные взгляды, изложенные в легальной прокоммунистической прессе (прежде всего в журнале Soihtu), но и описывал новое московское видение ситуации, где поджигателями войны выступали Англия и Франция.

В-третьих, финнов, державшихся с 1935 года тактики Народного фронта с “критической поддержкой” социал-демократии (в 1936 году победу СДПФ обеспечили в том числе и голоса коммунистических рабочих), смутил возврат к восприятию с/д как “лакеев империализма” и “фашистских марионеток”. 

Не меньше финских коммунистов, находившихся в достаточно плачевном состоянии, смущал и странный оптимизм Куусинена, который из Москвы вещал о блестящих революционных перспективах, связанных с началом войны, о тысячах пролетариев и крестьян, готовых присоединиться к коммунистическому лагерю. В реальной жизни все было иначе, но, повинуясь партийной дисциплине, финны должны были разделять революционный оптимизм Кремля.

Тем временем, на фоне начавшихся между Финляндией и СССР напряженных переговоров по поводу обмена территориями, 16 октября 1939 года полиция превентивно арестовала 272 наиболее активных (из полутора тысяч) членов КПФ.

Мало того, что через 3 дня по требованию социал-демократических депутатов все они были отпущены на свободу. Так еще и полицейские опросы однозначно показывали, что финские коммунисты не просто не понимают смысла советских территориальных претензий, но и, в основной своей массе, готовы встать на защиту Финляндии от возможного советского нападения.

Инцидент с арестами, а затем освобождением коммунистов сыграл довольно важную роль, продемонстрировав многочисленным левым и прокоммунистическим симпатизантам, что в Финляндии, - вопреки советскому агитпропу, вещавшему о фашизации финского государства, - все-таки сохраняется т.н. “буржуазная демократия”, которую даже имеет смысл защищать.

Примерно в этот же самый момент проживавший в Стокгольме генсек КПФ Арво Туоминен подготовил для Отто Куусинена феноменальный по своему оптимизму доклад, который был направлен в Москву 26 октября 1939 года. Категорически отрицая всякие подозрения насчет того, что молчание партии в столь сложный для Советского Союза момент обосновано оппортунизмом и ревизионизмом, Туоминен заявил, что тайная жизнь партии продолжается и, в решающий момент, “у нас будет с чем выступить и будет чем ударить”. 

Арво Туоминен

Ситуация, на самом деле, с каждым днем все лучше и лучше: мобилизованные солдаты разбегаются и воевать не хотят, а рабочие точат зуб на реакционное правительство, готовое бросить народ на убой ради интересов Англии и Франции. Все лучшие товарищи преисполнены решимости действовать согласно московским пожеланиям, хотя, конечно, есть и отдельные паникеры-попутчики. “Но, когда слишком быстро едешь, дерьмо всегда падает с колес”. 

Естественно, этот залихватский доклад не отражал реальность ни в коей мере. И если, например, эстонские коммунисты в преддверии провального Таллинского путча 1924 года скармливали советским товарищам оптимистичную дезинформацию, в которую сами же и верили, то Туоминен, запуганный сталинским террором, свидетелем которого он был, на всякий случай писал в Москву то, что в Москве хотели услышать. Тем более, даже генсек КПФ не верил в то, что первое в мире социалистическое государство способно напасть на Финляндию в чисто империалистическом стиле; вероятно он полагал, что кризис будет разрешен мирным путем и враньё про железные батальоны пролетариата, готовые подняться по первому же приказу из Кремля, не вскроется. 

И когда 10 ноября 1939 года Туоминен получил шифрограмму с приказом срочно прибыть в Москву для выполнения ответственного задания (по его словам - именно он, не Куусинен должен был возглавить марионеточное просоветское правительство),... он никуда не поехал, сославшись на плохое здоровье. Прекрасно понимая, насколько дорого ему обойдутся бравурно-революционные мистификации в случае реального конфликта СССР и Финляндии.

В таком же пафосно-угрожающем стиле в Швеции от имени КПФ была опубликована статья “Борьба с поджигателями войны”, в которой именно Финляндия, якобы ставшая инструментом англо-французского империализма, обвинялась в провоцировании СССР. Но если буржуазия сейчас начнет “освободительную войну”, - зловеще предупреждали стокгольмские финны, - она закончится не так, как в 1918. В заключении авторы потребовало от финского правительства удовлетворить советские требования, подавить правые движения и прекратить провокации.

Непосредственное начало советско-финской войны 30 ноября 1939 стало для финских коммунистов настоящим шоком. Даже самые преданные Москве товарищи до последнего момента были убеждены, что советская сторона блефует и не может пойти на открытую неспровоцированную агрессию.

Поэтому когда Маури Рюёмя, возглавлявшему структуру КПФ в самой Финляндии, жена по телефону сообщила что советские самолеты бомбят Хельсинки, он заявил, что это ложь и с самолетов сбрасывают лишь листовки.

На следующий день в занятом РККА поселке Терийоки советской стороной было сформировано марионеточное правительство Финляндской Демократической Республики, которому якобы Советский Союз должен был помогать в борьбе с нелегитимным “правительством Хельсинки”. Пропагандистски этот шаг был обставлен в книжно-карикатурном стиле: якобы, ФДР провозгласили представители “левых партий” и взбунтовавшихся солдат, а в самом Кремле об этом стихийном волеизъявлении масс узнали лишь из перехваченной шифровки и конечно одобрили.

Естественно, это был абсолютный фейк: ни “мятежных солдат”, ни “представителей левых партий” в Териоках не было и в помине, а сама советская сторона столкнулась с большими трудностями в рамках комплектования кабинета ФДР. Потому что, за исключением исполнительного Куусинена, все известные в Финляндии коммунистические лидеры уже были репрессированы в рамках террора 1937-38 гг.

В итоге, из выживших финских чиновников аппарата Коминтерна были отобраны 5 человек (из которых один уже находился на пенсии) во главе с тем самым Отто Куусиненом, которые и составили правительство в Териоки, а бюрократически это перемещение из одной структуры (Коминтерн) в другую (правительство ФДР) было оформлено в виде “командировки”.

В качестве военной силы этого правительства на базе 106 стрелковой дивизии РККА была оформлена Народная армия ФДР, куда были перемещены служившие в Ленинградском военном округе карелы, вепсы и обрусевшие финны. Затем её состав пополнят и оперативно амнистированные финские заключенные советских лагерей. Однако дивизия в масштабные боевые действия так и не была вовлечена, поэтому можно сказать что Народная армия ФДР носила, как и само правительство, преимущественно показной характер (хотя газета “Правда” не уставала восхвалять боевой дух “финской революционной армии рабочих и крестьян”). Забавным фактом было то, что, по политическим мотивам, бойцы этой армии были одеты не в форму РККА, а в мундиры польских вооруженных сил, захваченные советской армией в ходе аннексии польских территорий.

Кстати говоря, осужденный по 58 статье сын Отто Куусинена Эса так же покинет ГУЛАГ и, по протекции отца, станет секретарем правительственного кабинета, который, впрочем, собирался лишь несколько раз.

Несмотря на ожидания и трескучую пропаганду, в самой Финляндии Терийокское правительство было воспринято массами как марионеточное и оккупационное, и почти никакой поддержки оно не получило. В подавляющем большинстве финские коммунисты, левые симпатизанты и даже ветераны “Красной гвардии” эпохи Гражданской войны встали на защиту родины от советской агрессии. При этом большинство из них продолжало оставаться твердыми марксистами-ленинцами, осуждая одновременно и советское вторжение, и свое “глупое” правительство, доведшее страну до такой беды.

Вовсе парадоксальный случай произошел с Йёста Розенбергом, коммунистом и сыном второго человека в марионеточном Терийокском правительстве Маурица Розенберга. Встав под ружьё, Йёста сражался с советскими войсками до того момента, пока служба безопасности финской армии не узнала о его происхождении и не арестовала как подозрительного (уже в 1944 он станет депутатом от КПФ и будет сидеть в парламенте до 60-х).

Симпатий к СССР не добавляло и то, что в первые же дни войны бомбардировкам подверглись (видимо, из-за ошибок планирования) и рабочие кварталы Хельсинки, что советское радио категорически отрицало, подчеркивая что бьет только по военным целям. Эта откровенная ложь чрезвычайно сильно подорвала симпатии к СССР среди рабочих. Справедливости ради, в Москве очень быстро осознали пагубность авиаударов по глубоким тылам, поэтому такие действия прекратились, но ущерб имиджу уже был нанесен.

Советский Союз ожидал от финских коммунистов саботажа, забастовок и партизанской войны в тылу, однако ничего этого не было. Не столько по причине отсутствия оружия или необходимых связей, сколько из-за отсутствия убежденности в правоте своего дела. 

Это принципиально отличает Зимнюю войну от Войны-продолжения 1941-44, когда Финляндия выступала уже как союзница Германии, проводя агрессивную и экспансионистскую политику в отношении СССР. Тогда сотни финских коммунистов были арестованы (а многие и казнены) за саботаж, диверсии и подрывную работу. В рамках же Зимней войны были задержаны лишь 199 человек, причем никто из них не был арестован за действия, но только за выражение позиции или за свое “антипатриотическое” прошлое (в подавляющем большинстве после мирного соглашения задержанные были освобождены).

Другим парадоксом Зимней войны стало почти полное отсутствие коллаборационизма с финской стороны. И даже хуже: в то время как Терийокское правительство призывало финских солдат к мятежам и дезертирству, те немногие мобилизованные, кто добровольно переходил на сторону РККА, немедленно подвергались арестам как шпионы (а некоторые были и расстреляны). А из взятых в плен финских солдат никто не согласился примкнуть к Народной армии ФДР. 

В этих грустных обстоятельствах фактически единственным громким выступлением финских коммунистов эпохи Зимней войны стало открытое письмо Маури Рюёмя от 19 декабря 1939 лидеру правых с/д Вайно Таннеру, в котором лидер КПФ обвинял правительство в катастрофе и призывал к мирному разрешению конфликта с СССР. И даже здесь Рюёмя вынужден был признать, что “рабочий класс идет на фронт не по своей воле, по необходимости, но он все ещё надеется на мир и дружбу с СССР”.

За это письмо, которое Рюёмя безуспешно пытался опубликовать в левой с/д прессе, он был арестован, однако его жена переправила неопубликованное письмо в Стокгольм, где его напечатала коммунистическая пресса 7 февраля 1940. Но и тут советское радио подложило финнам свинью: в надежде усилить пропагандистский эффект этого единственного примера публичного осуждения правительства со стороны самих же финнов, московские товарищи сообщили, что Рюёмя был убит государственными головорезами. Ложь эта быстро вскрылась (сам Рюёмя был освобожден после подписания мирного договора), нанеся очередной удар по имиджу советской пропаганды.

Другой коммунистический лидер, живший в Стокгольме Арво Туоминен, после начала войны повел себя еще  более странно. Постепенно дистанцируясь от Москвы и Шведской компартии, Туоминен в конце января 1940 года впервые подверг публичной критике тактику СССР в отношении Финляндии, о чем даже написали хельсинкские газеты. 

По мере того, как вскрывалась марионеточность Терийокского правительства, которое СССР в итоге просто разогнал после начала переговоров советской стороны с “нелегитимным буржуазным хельсинкским правительством” (официально было заявлено о “самороспуске” ради прекращения кровопролития), взгляд Туоминена становился все более критичен и, наконец, 6 мая 1940 года (т.е. уже после окончания войны) он сообщил своему помощнику, что в Москву не поедет и вообще не приемлет нынешнюю “империалистическую” линию в отношении Финляндии. Увенчал свой разрыв с КПФ Туоминен выпуском двух антисоветских обращений, которые он умудрился опубликовать и распространить на деньги самого же Коминтерна, которые ранее были переданы ему для печати протоколов московских показательных процессов.

Понятно, что Зимняя война подорвала престиж СССР на международной арене, нанесла большой ущерб РККА, усилила прогерманскую ориентацию Финляндии и обеспечила полное господство внутри мощной Социал-демократической Партии (которая ранее была расколота на множество фракций) антикоммунистического ядра. Во многом именно бэкграунд Зимней войны послужил причиной того, что Финляндия после Второй Мировой не превратилась в страну “народной демократии”.

Однако, - удивительным образом, - уже летом 1940 года коммунистическое и радикально-левое движение поднялось на новую невиданную высоту. И ирония судьбы в том, что во многом обеспечили этот подъем не малочисленные просоветские “пораженцы”, а прокоммунистические патриоты, которые, пролив кровь ради защиты своей страны, теперь не желали терпеть политические ограничения, наложенные еще в 1918. 

После мирного договора даже на высшем уровне был признан вклад в самооборону “красных рабочих”, которые беззаветно сражались за свою родину на всех участках фронта. На этом активно спекулировали правые социал-демократы, пытавшиеся усилить антисоветский патриотизм прокоммунистических рабочих. 

Однако сами эти рабочие, даже сражаясь с СССР, не намерены были отказываться от своих принципов и принимать правую пропаганду о Зимней войне как продолжении Войны за независимость 1918 года или о необходимости создания Великой Финляндии за счет территорий, оккупированных "древним врагом" (т.е. русскими). Завоевав кровью свои гражданские права, левые теперь были недовольны и положением рабочего класса и мигрантов, потянувшихся из отошедшей к СССР Восточной Финляндии, усилением прогерманской ориентации правительства и укреплением ультраправых элементов в армии и репрессивных органах.

Во многом именно благодаря этим людям, созданное Маури Рюёмя в мае 1940 года “Общество советско-финской дружбы”, - являвшееся фактически новым “зонтиком” запрещенной КПФ, - быстро обрело парадоксальную популярность. Парадоксальную, потому что значительная часть руководства и рядового состава этой новой организации была теми, кто во время Зимней войны либо критиковал СССР, либо сражался с РККА на фронте.

И совсем уж уникальным в истории событием стало учреждение 1 августа 1940 года в Тампере (“красной финской Москве”) Фронта рабочих ветеранов, т.е. ассоциации коммунистических и левых ветеранов, сражавшихся против СССР. Теперь эти ветераны требовали, с одной стороны, отказа от сближения с Германией (что очевидно несло опасность новой войны с СССР), а с другой - прекращения репрессий против левых и, в частности, против того же “Общества советско-финской дружбы”.

Учреждение фронта, который собрал под своим крылом около тысячи человек в Хельсинки, Тампере и Турку (т.е. был ненамного меньше по численности, чем сама КПФ), настолько напрягло правительство, что оно сразу же приступило к формированию в качестве конкурента-спойлера Союза финских братьев по оружию - сообщества социал-демократов, верных прогерманско-ориентированному правительству. Несмотря на то, что ни КПФ, ни Коминтерн никакого отношения к организации фронта красных ветеранов не имели, - и даже относились к нему с подозрением из-за явно “антисоветского” бэкграунда его основоположников, - уже в декабре 1940 он был ликвидирован якобы из-за связей с Москвой.

Однако, после начала в 1941 Войны-продолжения, именно бывшие члены фронта стали твердым ядром, сформировавшим децентрализованные группы антифашистского сопротивления. Особенно много левых фронтовиков, отказавшихся идти на новую агрессивную войну ради величия Германии, было в т.н. “Лесной гвардии” (Metsäkaartilla): группах дезертиров, уходивших в леса и живших там в землянках и самодельных избах.