Международное влияние югославской модели народного фронта

Часть 1. Вторая Мировая и югославская модель народного фронта

Между тем, сами югославы в ходе ВМВ всячески стремились популяризировать и распространить свою модель народного фронта вовне, будучи уверенными (не без основания) в том, что именно им удалось устранить те ошибки, которые в 35-39 гг. последовательно приводили к практическому крушению антифашистской тактики коммунистов.

Этому очень содействовал вышеупомянутый временный координационный центр Коминтерна в Загребе, за счет которого “периферийная” КПЮ получила в руки возможность налаживания прямых контактов с представителями австрийской, швейцарской, итальянской, испанской, венгерской, болгарской, французской и греческой партий, которые во время войны лишь укрепились.

Некоторое время Москва пыталась препятствовать распространению “югославских взглядов”: так, в 1942-43 гг. в качестве лебединой песни Коминтерн запустил последнюю свою кампанию борьбы против “ультралевого сектантства”, бичуя тех коммунистов, которые продолжались держаться старой тактики “класс против класса” и воспринимать шедшую войну все еще как “межимпериалистическую”, которую необходимо превратить в “гражданскую”. Однако, в 1943 году Коминтерн самораспустился, в результате чего Москва потеряла часть инструментов былого внешнеполитического влияния. Тем не менее, советские товарищи, обращаясь к коммунистическим участникам антифашистского сопротивления в Европе, продолжали настаивать на гибкости, снятии лозунгов социальной революции, на тактике подчиненного партнерства в отношениях с антифашистскими буржуазным кругами.  

Понятное дело, значительному числу рядовых коммунистов вся эта умеренность не очень нравилась, чем и пользовались куда более радикальные югославы, на которых Москва после роспуска Коминтерна не имела прежнего влияния.

Албанские партизаны

Таким образом, югославы установили своё почти тотальное влияние в компартии Албании, которая собственно и была создана в 1941 году двумя югославскими делегатами Младином Поповичем и Душаном Мугошей. КПА в своей борьбе не только повторяла опыт КПЮ по установлению на подконтрольных территориях власти “комитетов освобождения”, но и в августе 1943 года именно по настоянию Тито албанцы разорвали отношения с националистической антифашистской организацией “Балли Комбетар”, инициировав гражданскую войну за установление “народного правительства”.

Младин Попович (стоит слева) и Душан Мугоша (сидит слева) с будущим лидером Албанской Компартии Энвером Ходжей (сидит справа)

Чуть менее выражено было югославское влияние во Франции, где коммунисты в ходе вооруженной борьбы против оккупации на Корсике в 1942-43 гг. использовали тактику строительства народного фронта “снизу” и насаждения низовых беспартийных комитетов “народной власти”, напрямую находившихся под влиянием корсиканской секции ФКП. 

Французские партизаны

До войны влияние коммунистов на острове было минимальным, однако к сентябрю 1944, - когда Корсику охватило восстание против вишистского правительства, - коммунистический Национальный Фронт фактически превратился в ведущую силу, что вызывало тревогу как в Москве, опасавшейся проблем с союзниками в ожидании открытия второго фронта, так и, понятно, в Лондоне. Причем в последнем случае проблема ставилась таким образом: якобы вишистское правительство может использовать корсиканский кейс для насаждения пропаганды “антикоммунистического пронемецкого патриотизма”, что могло подорвать позиции непосредственно Свободной Франции де Голля.

Вместе с тем, советские деятели тоже с огромной тревогой смотрели на развитие низовой политики ФКП на Корсике. Точкой кипения стала информация об учреждении на освобожденных территориях острова нескольких экспериментальных сельскохозяйственных коммун, полученная Дмитрием Мануильским в мае 1944 года. В ответ на что опытный функционер моментально направил осевшему в Алжире руководству ФКП приказ “положить конец левым уклонам, льющим масла в огонь гитлеровской реакции”. Партийный секретариат мигом издал соответствующие инструкции, запрещавшие любые действия, которые могут быть интерпретированы как стремление к “советизации” Корсики или любой другой части Франции. Причем эта директива была дублирована еще и в марте 1945, поскольку не все кадры прониклись важностью момента и кое-где еще продолжали воспринимать происходящее в югославском стиле - т.е. как борьбу с фашизмом и капитализмом одновременно.

Тем не менее, несмотря на осуждение опасной ползучей “советизации” Корсики, СССР, одной рукой пытавшийся остановить реализацию “раскольнической” левой политики ФКП, другой рукой ставил Корсику наряду с Югославией как пример успешного антифашистского восстания в условиях отсутствия прямой военной поддержки со стороны союзников. Корсика и Югославия, таким образом, были инструментами советского давления на Вашингтон и Лондон, медливших с открытием второго фронта.

В дальнейшем требования Москвы о подчинении правительству Свободной Франции в качестве младшего партнера и отказе от создания альтернативных центров власти были дополнены усилиями прибывших на остров эмиссаров Де Голля, так же опасавшихся что упавшая в руки коммунистов Корсика может послужить нехорошим примером для остальной страны. Интеграция Национального Фронта в структуры Французского Комитета Национального Освобождения уже к концу 1944 года положила конец господству коммунистов на острове. А возвращение из Москвы в том же году авторитетного Мориса Тореза привело к ускорению реализация московской тактики, увенчавшись демобилизацией коммунистических отрядов во имя “национального единства” в 1945 году.

Итальянские партизаны

В Италии влияние югославского радикализма напрямую чувствовалось на севере страны, где в 1943 году местными коммунистами были образованы Гарибальдийские бригады, находившиеся под командованием старого радикала Пьетро Секкия. Однако здесь слишком широкого применения “югославская” тактика строительства “народного фронта снизу” не нашла, т.к. вернувшийся в Италию из Москвы в 1944 году Пальмиро Тольятти, - один из самых стойких противников югославского радикализма, - быстро переориентировал партию на разоружение, сворачивание “ультралевых инициатив” и строительство политических коалиций с антифашистской буржуазией в лучших традициях эпохи 1935-39 гг.

Существенное влияние югославская тактика оказала и на Коммунистическую Партию Словакии, выделившуюся из единой Компартии Чехословакии после насильственного раздела страны в 1939. В 1942 словацкие коммунисты по примеру своих “южных” коллег учредили Центральный национальный революционный совет, призвав граждан к вооруженной борьбе с немцами и марионеточным правительством Йозефа Тисо, а так же к созданию “революционных национальных комитетов” как “органов борьбы за освобождение Словакии”. Но, в отличие от Югославии, широкой деятельности на этой стезе словакам развить не удалось. 

Словацкие партизаны

Тем не менее, имея в подчинении сеть партизанских групп, КПС приняла в 1944 году живейшее участие в подготовке знаменитого Словацкого восстания, идею которого продвигало правительство Чехословакии в изгнании во главе с Эдвардом Бенешем. Парадоксально, но, не являясь ведущей военной силой этого восстания, коммунисты фактически встали во главе его политического руководства; Национального Совета. Который, опираясь на беспартийные “национальные комитеты”, фактически превратился в отдельное правительство, абсолютно не настроенное на восстановление довоенной Чехословакии, предполагая учреждение “народно-демократической автономии” (а некоторые руководители КПС и вовсе рассматривали вариант присоединения Словакии к СССР). Но и здесь Москва сыграла свою роль: Димитров в письме к коммунистическим повстанцам от декабря 1944 категорически заявил, что раздел Чехословакии для СССР “нежелателен”. 

Впоследствии Словацкое восстание таки было разгромлено, а функции все еще формально существовавшего Национального Совета во главе с радикальным коммунистом Каролем Шмидке были значительно урезаны при прямом содействии вернувшегося из Москвы руководителя КПЧ Клемента Готвальда, проводившего достаточно умеренный курс на сотрудничество с “антифашистской национальной буржуазией” в деле воссоздания “домюнхенской” демократической республики.

В Болгарии, где вооруженную борьбу не столько против малочисленных немецких оккупантов, сколько против монархического режима летом 1941 года развернула местная компартия, югославы могли рассчитывать на левое крыло БКП. 

Болгарские партизаны

Дело в том, что еще в “радикальный период Коминтерна” 1928-35, у руля болгарской партии встали молодые леворадикалы во главе с Петром Искровым, вступившие в открытую конфронтацию с базировавшимся в Москве “умеренным” крылом Георгия Димитрова/Васила Коларова. Кстати говоря, именно благодаря влиянию Искрова, который перед советскими товарищами в Москве раскрыл вредительский “правоменьшивистский” характер старого партийца Димитрова, настаивая на том чтобы его окончательно отстранили от руководства партии, тот после некоторых маневров был отправлен в “почетную ссылку” в Берлин, где должен был заниматься делами “Антиимпериалистической лиги”, уже к тому моменту полумертвой. 

Из Германии, как известно, опальный Димитров после знаменитого Лейпцигского процесса вернулся в 1934 году триумфатором, очень скоро заняв место в Политической комиссии ИККИ, а затем и став председателем Коминтерна. Мало кому известно, но в самой Болгарии не только руководство БКП, но и многие рядовые члены партии испытывали откровенную неприязнь к этому ставшему всемирно известным человеку, имевшему стойкий имидж “правого ликвидатора”.

В 1935, под предлогом того, что реализацию новой коминтерновской тактики “антифашистского народного фронта” нельзя доверять “ультралевым”, Димитров, опираясь на авторитет Москвы, инициировал чистки в болгарском руководстве. Используя в качестве основного обвинения факт неготовности БКП к реакционному военному перевороту в мае 1934, основоположник “научного определения фашизма” принялся последовательно ликвидировать влияние своих “левых” соперников. Но даже устранение (а потом и расстрел в СССР в 1938) Искрова и других его товарищей-”сектантов”, не помогло дуэту Димитров/Коларов полностью сконцентрировать в своих руках власть в БКП. Поэтому в течение 1934-40 гг. в Болгарии существовало фактически две компартии: давно ушедшая в подполье БКП, сохранявшая свой молодецкий радикализм, и Рабочая партия Болгарии, - изначально служившая легальным прикрытием БКП, но после 1934 тоже объявленная вне закона, - костяк которой составляли старые, преданные Димитрову умеренные кадры. 

В 1940 году эта “двойственность” была ликвидирована через поглощение БКП Рабочей партией с принятием единой “димитровской” линии, однако на низовом уровне противоречия между радикалами и умеренным политическим руководством никуда не исчезли. 

Первые, составлявшие костяк созданных летом 1941 года “Боевых групп БКП”, которые в 1943 преобразуются в “Народно-освободительную повстанческую армию”, продолжали воспринимать монархический режим как “немецкий марионеточный”, а буржуазную оппозицию как “агентов английского империализма” и были склонны к радикализации антифашистской борьбы в сторону борьбы антикапиталистической, что противоречило директивам из Москвы, требовавших отказа от радикальных лозунгов. 

Вторые, подчинявшиеся московскому центру во главе с Димитровым, ориентировались на построение коалиции “народного фронта” с оппозиционными партиями в “испанском духе” и в 1942 году по приказу из Кремля таки учредили т.н. “Отечественный фронт”; крайне неустойчивый и слабый альянс, разрываемый внутренними противоречиями, с которыми болгарская компартия не могла совладать вплоть до 1947-48 гг. 

Можно отметить еще один проект, косвенно связанный с влиянием югославского радикализма. Речь идет об Испании, вернее - об испанских коммунистах-эмигрантах, которые гармонично вписались в структуры местного антифашистского сопротивления во Франции, а затем и в Италии. Имея в качестве примера борьбу югославского Народно-освободительного фронта, - формально беспартийного и аполитичного, но фактически управляемого КПЮ, - члены разобщенной испанской структуры во главе с Хесусом Монсоном летом 1941 года создали внутри французского коммунистического сопротивления “Национальный Испанский Союз”; некий аналог народного фронта югославского образца, который, сражаясь с оккупантами во Франции, ставил перспективную задачу возвращения на родину для партизанской борьбы с франкистским режимом. 

Хесус Монсон

Отказавшись от ранее применявшейся в Испании тактики коалиции с некоммунистическими партиями и организациями, Монсон стремился выстроить освободительную как бы аполитичную военно-политическую структуру, в которую некоммунисты (анархисты, социалисты, республиканцы) должны были входить частным порядком. Вместе с тем, - как это и происходило в Югославии, - сама Испанская Компартия максимально дистанцировалась от НИС, несмотря на свою де-факто руководящую роль в этой организации, претендующей на то, чтобы стать (прежде всего в глазах союзных держав) представителем всего испанского народа.

Сколотив из испанских партизан, действовавших на юге Франции в составе местного сопротивления т.н. “Испанскую партизанскую группировку”, в октябре 1944 года, на фоне явного военного крушения стран Оси, НИС предпринял попытку вторжения в Испанию: просочившись в страну разными путями, около 3 тысяч партизан попытались превратить приграничный район долины Аран в эмбрион будущей “народно-демократической республики”. Франко среагировал мгновенно, развернув контрнаступление и вытеснив повстанцев обратно во Францию. Всполошившийся генерал де Голль, глава временного правительства Франции, вслед за этим приступает к “зачистке” приграничных территорий, сделав дальнейшее развитие массовой партизанской борьбы в Испании с опорой на Францию невозможной.

Испанские партизаны в долине Аррана

Провал вторжения вызвал гнев у зарубежного руководства Испанской Компартии и, прежде всего, у Сантьяго Каррильо, будущего генсека КПИ и одного из основоположников еврокоммунизма. Проведя всю Вторую Мировую в далекой эмиграции, Каррильо был недоволен возвышением ноунейма Монсона, который сумел консолидировать вокруг себя структуру рассыпавшейся после поражения Республики испанской компартии. 

Воспользовавшись крахом вторжения, Каррильо принялся закидывать Москву и партийные органы в Латинской Америке и Франции письмами, в которых прямо обвинял лично Монсона в “уничтожении лучших кадров”, в авантюризме, милитаризме, националистическом уклоне и стремлении “растворить” компартию во фронтистской беспартийной организации. В конечном итоге, находившийся на подпольной работе в Испании Монсон был вызван во Францию, но по дороге его схватили франкисты. Это не помешало руководству КПИ при полном одобрении Москвы распустить НИС, а затем и изгнать из партии самого Монсона как “предателя и оппортуниста”

Но самым ярким примером столкновений “просоветского” и “проюгославского” курса во время Второй Мировой конечно является Греция. 

Греческие партизаны

Местная компартия хоть и была изначально немногочисленной, но представляла собой все-таки кадровую организацию профессионалов, что кардинально отличало её от всех местных политических групп, являвшихся скорее свободными и недисциплинированными клиентскими ассоциациями часто враждовавших между собой политиков. Поэтому, получив в конце июня 1941 из Москвы ориентацию на начало борьбы с немецко-итало-болгарской оккупацией, КПГ тотчас же начала формировать партизанские отряды, демонстрируя куда бóльшую эффективность, нежели все иные греческие партии и организации. 

Тем самым греческие коммунисты сразу же завоевали идейно-организационную гегемонию в местном антифашистском сопротивлении. И уже в сентябре 1941 под эгидой КПГ и при участии четырех других небольших левых партий был создан Национальный фронт освобождения (ЭАМ), а вскоре, - в феврале 1942, - многочисленные партизанские отряды левых были сведены в Греческую народно-освободительную армию (ЭЛАС), быстро превратившуюся в крупнейшую вооруженную структуру сопротивления страны.

Таким образом, греческий народный фронт изначально не был похож на “классическую” многопартийно-мультклассовую коалицию Димитрова, к формированию которой Москва призывала своими директивами. Но это было полбеды. 

Помимо этого, куда более тесные связи нежели с Москвой греки установили в 1942 с югославскими партизанами Тито, прямое идейное влияние которых ощущалось как через ориентированное на “славянских братьев” македонское национальное меньшинство, ставшее одним из столпов греческого антифашистского сопротивления (даже первые партизанские отряды КПГ создавала как раз в Македонии), так и непосредственно через югославских эмиссаров, прибывших в Грецию в середине 1943 года для создания центрального военного командования на Балканах, которое должно было стать “военным эмбрионом будущей коммунистической конфедерации”.

Тут стоит отметить, что даже на послевоенную КПЮ все еще продолжал оказывать влияние революционный романтизм 20-х годов, когда молодые болгарская, югославская, румынская и греческая компартии были сведены в Балканскую Коммунистическую Федерацию, целью которой стало создание Балканской Советской Федеративной Социалистической Республики. Поэтому “ультралевая” группа Тито продолжала иметь в виду общебалканскую перспективу, постоянно совершая шаги в этом направлении, что воспринималось в Москве как опасная претензия Белграда на идейно-политическое господство в Южной Европе.

Соответственно, в августе 1943 года ЭЛАС, - под влиянием югославского и албанского примеров, - приступила к уничтожению некоммунистических групп сопротивления на освобожденных территориях, параллельно насаждая т.н. “народную власть” (laokratia), основанную на низовом самоуправлении и фактически разрушающую довоенную структуру власти и собственности в аграрной греческой провинции. А уже в марте 1944 года ЭАМ создает “Политический комитет национального освобождения”, - известный так же как “горное правительство”, - который, точно так же как и в Югославии и Албании, противопоставлял себя как коллаборационистским властям, так и изгнанному королевскому правительству, окопавшемуся в Каире. Что вызывало явное неудовольствие в Москве, которая, - устами руководителя прибывшей в Грецию советской военной миссии Григория Попова, - настаивала на том, чтобы ЭАМ, освободивший и контролировавший к 1944 году более 70% территории страны, вошел в качестве младшего партнера во временное пробританское “национальное правительство” и вообще соглашался на “любые требования” буржуазного лагеря.

Именно на почве этого советского нажима на греческих коммунистов произошло одно из первых столкновений между Компартией Югославии и московским “центром”. Взбешенный тем, что Москве таки удалось добиться согласия ЭАМ участвовать в едином национальном правительстве, Тито в октябре 1944 написал письмо Димитрову, в котором раскритиковал новую капитулянтскую линию КПГ и задался вопросом - почему, несмотря на установление в августе того же года связей между КПГ и СССР, Союз так и не предоставил сражающимся грекам никакой помощи, переложив эту ответственность на КПЮ? 

Вслед за этим югославы усилили продвижение своих “ультралевых” идей внутри братской греческой партии, рассчитывая на то, что занимавший господствующее положение в провинции и многих городах ЭАМ после эвакуации немцев установит собственное правительство, не дав возможности британцам вернуть к власти короля или учредить новую марионеточную власть.

Отчасти за счет радикализации низового состава (ибо высшее партийное руководство дисциплинированно подчинялось миролюбивой политике Москвы), в декабре 1944 в Афинах после расстрела жандармами демонстрации левых, несогласных на односторонее разоружение ЭЛАС (что было предусмотрено договором о вхождении в единое правительство) и высадкой в Греции британских войск, разразилась “малая гражданская война” между сторонниками ЭАМ и правительственными силами, поддержанными англичанами. 

“Декабрьские события” вызвали ярость в Кремле. Дело в том, что еще в октябре 1944 на встрече со Сталиным в Москве, Черчилль набросал на листке бумаги легендарное “соглашение о процентах”, согласно которому Греция должна была отойти в британскую сферу влияния. Сталин одобрил эту негласную договоренность, но теперь геополитическая “джентльменская сделка” оказалась под угрозой срыва из-за стихийного коммунистического мятежа. 

Поэтому через Софию Димитров 8 декабря 1944 отправил в Афины сообщение, в котором указывал, что СССР не будет оказывать помощь КПГ и партии следует искать компромисс с буржуазной властью в решении своего внутриполитического конфликта. Параллельно Димитров уведомил и ЦК Болгарской Компартии о том, что болгарам тоже не следует вмешиваться в греческую историю. Спустя 10 дней делегат КПГ Петрос Русос, явившийся в Софию для того, чтобы просить поддержки русских и болгарских товарищей, был болгарскими товарищами задержан, помещен под арест, а после выдворен обратно в Грецию.

Тем самым греческим коммунистам уже напрямую указывали на то, что никакой внешней поддержки в “малой гражданской войне” им ожидать не следует. А 13 января 1945 ЦК КПГ получило уже официальное сообщение из Москвы, гласящее что СССР не одобряет конфронтационную политику и настаивает на том, чтобы греческая партия оставалась лояльной государству и принимала все условия национального правительства.

В конечном итоге, КПГ 12 февраля 1945 года была вынуждена подписать с правительством Варкизское соглашение, по условиям которого ЭАМ разоружился в обмен на широкую амнистию и обещания будущих свободных выборов. По итогу, соглашение было выполнено только наполовину: прокоммунистические силы действительно сложили оружие, но никакой реальной амнистии участники левого сопротивления не получили. Наоборот, пробританская монархия в союзе с фашистами и крупными землевладельцами наращивала репрессии против членов КПГ и сочувствующих, которые в 1946 году достигнут масштаба белого террора.

Между тем, в Москве понимали, что одним из главных источников греческого радикализма являлась Компартия Югославии, представители которой на встрече с греческими делегатами выражали полное одобрение “революционной политике” КПГ. Поэтому, на встрече со Сталиным в январе 1945 Тито получил персональный выговор: вождь народов посоветовал КПЮ сконцентрироваться на укреплении позиции партии в собственной стране, а не пытаться влиять на внутреннюю политику соседних государств. Исходя из этой рекомендации, в марте 1945 ЦК КПЮ вынужден был принять решение об обязанности консультации с СССР по вопросам внешней политики.