Второй этап террора

 

10 февраля 1977 Дерг выпустил воззвание к массам, с требованием положить конец террору “фашиствующих юнцов”, “контрреволюционеров”, “осколков аристократии” и “зажравшихся отпрысков буржуазии, насаждающих анархизм”. Под этими эпитетами имелась в виду естественно IHAPA.

MEISON в своем подпольном журнале “Голос масс” полностью поддержал намерения правительства, заявив, что "кровь фашистов и троцкистов" из IHAPA станет "водой, которой потушат пожар контрреволюции". 

Хотя кампания “красного террора”, официальное начало которой ожидалось на конец февраля, так и не была объявлена, репрессии не спадали. Целью являлись молодые люди, которых выявляли, арестовывали и нередко даже казнили, но пока не так массово как ожидалось.

Тем временем, центр подпольной деятельности гонимой IHAPA переместился из Аддис-Абебы в близлежащий пригород Меркато, где кебелес и “Революционная гвардия” не были так сильны, полиции было мало и поэтому имелись еще возможности относительно безопасного существования.

Однако, нарастание репрессий намекало на то, что долго в этом пригороде скрываться не получится. В конце февраля 1977 произошло последнее городское заседание ЦК IHAPA. Собравшиеся, подтвердив потерю множества ценных кадров, приняли решение о перебазировании в Эритрею, т.к. в условиях террора никакого другого варианта кроме ухода под крыло эритрейского левого фронта сепаратистов просто не оставалось. Посему, наконец было принято тяжелое решение признать право Эритреи на независимость.

22 марта началась первая анонсированная еще в феврале “асесса”; кампания по розыску и уничтожению членов IHAPA. В течение трех дней отряды полиции и ополченцев под руководством членов MEISON во многих городах страны осуществляли зачистки, убив и арестовав тысячи людей. Ночные обыски и рейды по городским кварталам часто оставляли после себя десятки трупов людей, расстрелянных на месте под предлогом сопротивления аресту.

Не сказать, что это было просто избиение младенцев, потому что во многих случаях члены IHAPA оказывали сопротивление, превращая улицы городов, бары и жилые кварталы в арены боев. Так, бывший лидер Конфедерации Эфиопских Профсоюзов Маркос Хагос попался в руки властей прямо на конспиративной квартире, но перед тем как быть расстрелянным он сам сумел убить нескольких солдат. Другой видный представитель партии, член ЦК Тесфайе Дебессам, несмотря на опасность продолжал делать обходы по квартирам членов подпольной сети, на одной из которых он и был застигнут: отстреляв все имеющиеся патроны и получив ранение он выкинулся в окно шестого этажа и был таков.

Нередко в течение этой кампании IHAPA применяла собственное ноу-хау: перед угрозой ареста партийцы раскусывали капсулы с цианидом.

Тем же, кто избежал облав, пришлось не лучше: города превратились в сплошные зоны военного контроля, изрезанные блокпостами и вооруженными заслонами, повсюду шныряли революционные гвардейцы, с членами семьи связываться было нельзя, а партия не могла предоставить надежных убежищ. Поэтому спасшиеся потянулись на север страны, где еще худо-бедно существовали сельские базы.

В ходе этой “асессы” наметились и первые противоречия между Дергом и его левыми союзниками. Дело в том, что члены “Революционной гвардии”, принадлежавшие к MEISON, в своем рвении к борьбе с реакционерами переходили всякие рамки, что явно дискредитировало военную хунту. В одном из таких случаев отряд под руководством Гырмы Кэбэдэ был полностью публично расстрелян военными после возмущения, которое вызвало у жителей столицы жестокое бессудное убийство девятерых “реакционеров”, среди которых находились и беременные женщины. Их трупы были обезображены до неузнаваемости, что спровоцировало ярость со стороны населения, с которым Менгысту не считаться не мог, если не хотел потерять свой имидж.

Именно эта казнь стала первой конкретной "ласточкой" в нарастающем противостоянии между Дергом и MEISON. Потому что расстрелянный Гырма Кэбэдэ получал распоряжения о чистке тех или иных кварталов именно из офиса Дерга, а не действовал по своему усмотрению или по приказу партии. И теперь он был просто сделан "стрелочником", обвиненным в “контрреволюции” для того, чтобы оградить военных от ответственности за всю ту жестокость, которую творили на улицах взвинченные самим же Дергом ополченцы.

Так или иначе, этот инцидент несколько снизил накал террора. Но ненадолго. Вторая кампания розыска и уничтожения реакционеров стартовала уже в конце апреля. И теперь Дерг предпочитал опираться не на становившийся опасным MEISON, а на полностью лояльные структуры Революционного Пламени и Пролетарской Лиги.

Отныне репрессиям был придан некий налет медийности: арестованные члены IHAPA часто фотографировались на фоне захваченной у них литературы, знамен и оружия, на шею им вешали таблички с перечислением вменяемых преступлений, на улицах городов появились красные растяжки со знаменитым лозунгом “Пусть красный террор усиливается!”.

Были обустроены центры временного содержания почти в каждом кебеле: это были не тюрьмы в прямом смысле, а скорее места, где схваченные дожидались казни. Лица, связанные с IHAPA подвергались здесь жесточайшим пыткам в средневековом стиле - с отрезаниями частей тела, выламыванием рук и ног, изнасилованиями и т.д. Никаких правовых процедур конечно не соблюдалось, т.к. члены ассоциаций жителей и ополченцы получили право осуществлять казни по собственному усмотрению, чем часто пользовались для сведения личных счетов.

Масштабный террор сопровождался запугиванием граждан, которым сулили большие проблемы в случае, если они не выдадут контрреволюционеров. 

Обыденностью стали “митинги борьбы”, в ходе которых председатели городских ассоциаций, перечислив достижения революции и грехи врагов революции, призывали граждан не только к разоблачению многочисленных реакционеров и анархистов, но и к личному покаянию. Иногда инициаторами обвинений в сторону тех или иных граждан становились прибывшие сотрудники POMOA, имевшие на руках списки подозреваемых и стремившиеся к тому, чтобы те публично признались в своих преступлениях. 

Истерия и паранойя, насаждаемая государством, часто выливалась в классическую “охоту на ведьм”, когда жители сдавали в руки властей людей, одетых банально по молодежной моде (рваные джинсы, кроссовки, дреды), т.к. считалось, что анархисты одеваются именно так. Под пресс мог попасть абсолютно любой человек, подозрительные были везде.

Высшая точка второй “ассесы” пришлась на Первомай. Несмотря на масштабнейший террор IHAPA решила использовать традиционное шествие как вызов рабочего и революционного движения Дергу. Прознав об этом, ночью 29 апреля солдаты и ополченцы начали атаки в столице на собрания молодежи, готовящейся к первомайскому протестному шествию. По оценкам Amnesty International в рамках первомайской резни было убито более 500 молодых людей в возрасте от 11 до 15 лет, поступали свидетельства, что трупы убитых сваливались кучами вдоль дорог в нескольких километрах от Аддис-Абебы. Короче говоря, попытка молодежной секции IHAPA устроить протестный первомай закончилась массовой резней.

Тем не менее, даже в этих тяжелейших условиях IHAPA продолжала осуществлять акции вооруженной пропаганды, которые в основном представляли собой небольшие митинги, на которых вооруженные партийцы произносили перед собравшимися зажигательные речи, после чего растворялись в неизвестности. Продолжались и селективные убийства людей, связанных с Дергом и MEISON, что конечно лишь подогревало градус ответных репрессий. Распространялась и пропаганда - журналы, газеты, листовки, аудиокассеты с записями песен и стихов, - но масштаб был уже не тот что раньше.

В Европе и США IHAPA так же проводила шумные кампании, однако публичный поворот Дерга в сторону соцлагеря, увлечение Менгысту революционной фразой и, самое главное, поддержка со стороны Кубы, - общепризнанного маяка левого национал-освободительного движения, - постепенно подрывало усилия партии. Кроме того, с ростом сепаратистского движения в Эритрее, так же постулировавшего левый курс, западная "новая левая" разделилась на тех, кто поддерживал Эфиопию и тех, кто поддерживал Эритрею. "Альтернативная" эфиопская левая в лице IHAPA, старавшаяся дистанцироваться и от эритрейских повстанцев и от военной хунты, в этих условиях совершенно терялась из фокуса.

Самые главные надежды теперь IHAPA возлагала на свои сельские отряды, центром которых стала база “Асимба” в провинции Тыграй. Этим же именем был назван и военно-политический журнал, в котором партия расхваливала новые методики борьбы с “фашистским режимом Дерга”, основанные на учении Мао о затяжной народной войне.

Если до 1977 база в Тыграе насчитывала несколько сотен плохо вооруженных людей, то с началом террора в городах сельская армия разрослась до полутора тысяч неподготовленных бойцов, совсем безоружных и недоедавших, поскольку местное население не могло прокормить столько беглецов. Так что миф, созданный вокруг “Асимбы” в печати IHAPA, совершенно не соответствовал действительности: сельская Народно-революционная армия представляла собой не железные батальоны пролетариата, готовые нанести поражение правительству, а скорее рыхлую банду изголодавшихся оборванцев, совершенно неприспособленных к партизанской войне.

Однако, благодаря ограблениям банков и налетам на военные караваны, скоро ситуация начала выправляться. И партия действительно развернула наступление не только против Дерга, но и против правой монархической оппозиции в лице Эфиопского Демократического Союза (EDU), пытавшегося действовать в Тыграе с территории Судана. Параллельно IHAPA стремилась наладить взаимодействие с эритрейскими и тыграйскими левыми сепаратистами, однако, в силу причин идеологического и этнического порядка, особых успехов на этом поприще достигнуто не было.

Пока партия пыталась восстановить свои силы на селе, в эфиопских городах события развивались своим беспощадно-логическим чередом. Ибо вслед за погромом “троцкистов”, “анархистов” и “реакционеров” из IHAPA, наступила очередь других “троцкистов” и “анархистов” ответить за свои злодеяния. Новыми “врагами революции” стали, как нетрудно догадаться, вчерашние союзники Дерга из MEISON.