Красные пуштуны

Одним из главных источников, поставлявших моджахедов для антисоветского сопротивления в Афганистане были пуштуны, воинственный и непокорный народ, проживающий как в самом Афганистане, так и на северо-западе Пакистана.

Сегодня этому особо удивляться не приходиться, так как последние лет 30 пуштуны в массовом сознании ассоциируются исключительно с религиозными фундаменталистами из запрещенного “Талибана” (как афганского, так и пакистанского). Кажется, будто эти люди исторически обречены были быть контрреволюционерами и реакционерами, таков уж их национальный дух и ничего с этим поделать нельзя. 

Но так было не всегда. Хотя религиозность и преданность своему племенному кодексу поведения (пуштунвали) являлись неотъемлемой характеристикой пуштунов издревле, сам по себе политический пуштунский национализм (который являлся составной частью идеологии того же “Талибана”) изначально носил весьма прогрессивный характер, а левые организации в 60-70-х играли значительную роль в Хайбер-Пахтунхве, пуштунской провинции Пакистана.

Однако советско-афганская война, исламистская диктатура генерала Зии-уль-Хака и саудовско-американские деньги за 10 лет развернули пуштунский национализм на 180 градусов, превратив провинцию (да и весь Пакистан в целом) в то, чем она является и по сей день: в оплот феодального консерватизма, религиозного фундаментализма и самой черной реакции.

Начать надо с того, что Пакистан с самого основания в 1947 году имел характер искусственно созданного государства, объединившего 5 этнически разных мусульманских провинций бывшей Британской Индии, - Западного Пенджаба, Северо-западной пограничной провинции (Хайбер-Пахтунхвы), Белуджистана, Синда и Восточной Бенгалии, - под управлением панджабской бюрократии. Это наследие колониальной эпохи уже само по себе порождало массу противоречий между этносами.

А к началу 50-х в правящих панджабских кругах Пакистана, намеревающихся твердо идти по пути развития капитализма, созрел надежный план унификации 4 провинций (кроме Восточной Бенгалии/Восточного Пакистана/ныне Бангладеш) под названием “One Unit” с целью устранения этнических, языковых и экономических барьеров в Западном Пакистане. Логично, что административную и экономическую унификацию необходимо было дополнять мерами по насаждению единого варианта ислама, единой культуры и единого языка урду. Короче говоря, Пакистан должен был стать реально единым государством для того, чтобы развиваться в рамках капиталистической системы.

Естественно, гегемонистские замыслы панджабцев пришлись не по нраву населявшим другие провинции белуджам, пуштунам и синдхам, воспринимавшим подобные шаги Исламабада как подрыв и уничтожение тысячелетней культуры непанджабского населения. Начался стремительный рост локального национализма, а из-за того, что унификация Пакистана шла под идеологическим флагом ислама, этот местный национализм, - в качестве ответной реакции, - носил преимущественно светский характер. 

Учитывая также то, что ядро панджабской госбюрократии было тесно связано с панджабской же буржуазией и крупными земельными феодалами, желавшими взять под контроль богатства всей страны, национализм пакистанских окраин приобретал еще и отчетливый красный оттенок.

Национализм пуштунов, населявших провинцию Хайбер-Пахтунхва, не был исключением. 

Его отцом-основателем стал Абдул Гаффар Хан (Бача Хан), известный тем, что, будучи выходцем из племени пуштунов, где воинственность считается обязательным качеством мужчины, он проповедовал принцип ненасильственного сопротивления британскому колониализму в духе Махатмы Ганди (за что заслужил прозвище Сархади Ганди, “Пограничного Ганди”) и был горячим сторонником индуистско-мусульманского единства (будучи в то же время и набожным мусульманином). 

Бача Хан со своим другом Махатмой

Начав с искоренения бессмысленного обычая кровной мести и обучения крестьян грамоте, Бача Хан в 1929 году создал сообщество “Худай Хидматгар” (Слуги Бога), которое очень быстро, столкнувшись с гневом британской администрации, приобрела политический характер, перейдя на позиции антиимпериализма и требуя радикальных социальных реформ.

После раздела Индии, против которого выступали “красные рубашки” (“сурх пош”, прозвище активистов “Худай Хидматгар”), организация выступила и против присоединения пуштунских территорий к Индии или Пакистану, выставив лозунги независимости или воссоединения с Афганистаном, где большинство населения составляли пуштуны. Новое пакистанское правительство отреагировало на эти призывы классическим способом: запретив организацию и разогнав (а где можно было - и поубивав) её членов, дополнительно объявив их “врагами Бога” устами консервативных улемов и мулл, недовольных вовлечением в политическую жизнь женщин, веротерпимостью и социальной риторикой “краснорубашечников” (выстроенной отчасти на традициях родо-племенного “коммунизма”).

Парад "Худай Хидматгар"

Так собственно и возник пуштунский политический национализм, чьё “прокоммунистическое” наследие сегодня целенаправленно истерто пакистанским государством в порошок.

Как бы там ни было, но деятельность Бача Хана породила целое поколение пуштунских левых, которые в конце 50-х почти что скопом присоединились к новой социалистической Национальной Партии Авами, в которой сильное влияние имели запрещенные коммунисты. А сын Бача Хана, Абдул Вали Хан, не просто стал одним из лидеров НПА; после советско-китайского раскола он встал у руля просоветской фракции партии (НПА-Вали).

Абдул Вали Хан со своей супругой Бегум Насим

На протяжении 50-60-х левая НПА являлась одной из наиболее влиятельных политических сил среди пакистанских пуштунов. Именно из её среды в эпоху роста революционных выступлений второй половины 60-х вышел т.н. “Крестьянский комитет”, посвятивший себя политическому обучению селян и защите крестьян от произвола крупных землевладельцев.

По мере расширения этого комитета, росли противоречия между его руководством, склонявшимся к идеям радикальной крестьянской революции в духе Мао Цзедуна, и просоветской верхушкой НПА, проводящей умеренную линию борьбы в рамках легальности.

К 1968 году “Крестьянский комитет” вырос до состояния параллельной НПА партии, с тысячами членов и представительствами по всей провинции. Учитывая воинственные призывы главаря комитета Афзала Банглаша, конфликт с “материнской” просоветской фракцией НПА Вали Хана стал неизбежен.

Афзал Банглаш

Так родилась новая пуштунская организация “Маздур Кисан Парти” (Рабоче-крестьянская партия), первый съезд которой прошел 1 мая 1968 года в Пешаваре. 

Несмотря на то, что выборы 1970 года принесли убедительную победу левым силам, - Народной Партии Пакистана, бенгальской Лиге Авами и Национальной Партии Авами, - пуштунские радикалы из “Маздур Киссан” восприняли этот триумф с большим скептицизмом. Под влиянием партизанского движения наксалитов в соседней Индии и Культурной революции в Китае, “красные пуштуны” окончательно принимают маоистскую стратегию затяжной народной войны как единственного пути к социализму, и направляются в район Хаштнагар с целью организации местных селян. Очень удобно, что задача вооружения крестьянства перед радикалами не стояла, т.к. пуштунские традиции предусматривали обязательное наличие оружия (холодного или огнестрельного) у мужчины.

Деятельность этих красных моджахедов была достаточно успешной, т.к. бойцы “Маздур Кисан” быстро завоевали авторитет и уважение у пуштунов, атакуя полицию и наёмные банды, стоявшие на страже интересов местных крупных землевладельцев и сардаров.

Вскоре к растущей партизанской армии присоединился еще один уникальный человек, майор Исхак Мохаммед, член НПА из Пенджаба и старый коммунист, уволенный из армии и отсидевший в тюрьме по обвинению в участии в подготовке переворота против правительства Лиаката Али Хана в 1951 году. Потом он еще несколько раз оказывался за решеткой, потому что пакистанские политические начальники коммунистов не любили в принципе, а Исхак все никак не желал рвать с коммунизмом.

Исхак Мохаммед

Но тюрьма не исправила майора, а даже наоборот: каждый новый срок лишь укреплял его радикализм, пока наконец он не начал собирать вокруг себя таких же воинственных как и он сам людей. А прознав о подвигах “красных пуштунов”, Мохаммед и его сподвижники (ни один из которых не был пуштуном) прибыли в Хайбер-Пахтунхву, значительно усилив местных партизан.

Росту и расширению партизанских действий “Маздур Кисан” также содействовало то, что провинциальным правительством руководила странная, но достаточно устойчивая коалиция из просоветской НПА Вали Хана и прогрессивной фракции исламистской Джамиат Улема-и-Ислам. А так как НПА фактически была конкурентом правящей (и тоже левой) Народной Партии Пакистана, президент Зульфикар Али Бхутто до какого-то момента смотрел сквозь пальцы на происходящее в Хайбер-Пахтунхве, уповая на то, что партизанское движение подорвет авторитет Национальной Партии Авами.

Манифест "Маздур Кисан"

Однако, когда воодушевленные победами “красные пуштуны” направили майора Исхака для создания партизанской базы в Южном Пенджабе, правительство всполошилось и обрушило на партизан всю мощь репрессивной машины.

Ну а дальше началось противостояние уже в самой Хайбер-Пахтунхве: вслед за Белуджистаном здесь тоже было ликвидировано провинциальное правительство (в котором, напомню, доминировали левые), после чего Исламабад мобилизовал армию, полицию и наёмные банды помещиков, на что “красные пуштуны” отвечали новыми атаками. И хотя восстание в пуштунской провинции не достигло таких масштабов, как в соседнем Белуджистане, к середине 70-х годов некоторые сельские районы здесь также вышли из-под контроля властей, а в городах расширялись сети поддержки “Маздур Кисан”. 

Не считаться с этой ситуацией центральное правительство не могло и в 1977 году, Зульфикар Али Бхутто ослабил военно-полицейское давление, что привело к еще большему укреплению радикалов. Например, в преддверии всеобщих выборов 1977 “Рабоче-крестьянская партия” выбросила в массы призыв к бойкоту, выдвинув лозунг “Интихаб нахин, Инкилаб” (Революция, а не выборы), сопроводив призывы кампанией массовых митингов, собиравших в Пешаваре и Мардане (крупнейших городах провинции) десятки тысяч людей.

Полет “красных пуштунов” был резко прерван реакционным переворотом Зии-уль-Хака в июле 1977. Умиротворив мятежный Белуджистан, генерал взялся за пуштунскую провинцию. 

В итоге, под нажимом диктатуры и исламистов, левые в Хайбер-Пахтунхве начали терять свои позиции. Но главным ударом, окончательно изменившим политический образ провинции и пуштунского национализма в целом была конечно советско-афганская война. 

Во-первых, несмотря на явно прокитайскую ориентацию, “Маздур Кисан” из прагматичных соображений открыто не выступала против Советского Союза и, более того, с энтузиазмом восприняла Саурскую революцию 1978 года в Афганистане. Поэтому военный режим Зии, узрев в пуштунских левых “предателей Пакистана и советских марионеток”, сразу же обрушил как на остатки НПА, так и на “Маздур Кисан” лавину ударов, которые еще более усилились после вторжения СССР в Афганистан.

Во-вторых, с началом сопротивления в Афганистане, Зия развернул мощнейшую пропагандистскую кампанию, целью которой было возбудить антисоветские чувства в сердцах пуштунов. 

Сделать это было не так сложно, как может показаться. Из-за всеобщей отсталости пуштунов и тотального влияния племенных традиций, активисты “Маздур Кисан” синтезировали радикальные социальные лозунги крестьянской революции и политического национализма с архаичными представлениями крестьян о религии, обществе и месте человека в этом мире. Апелляции к пуштунвали, - традиционному кодексу поведения, - к “великой пуштунской родине”, к необходимости защиты своей тысячелетней культуры, традиции и религии перед натиском чужаков из Исламабада; все это содействовало расширению влияния “красных пуштунов”, но после прихода к власти исламистской диктатуры Зии, эти же нарративы (только теперь направленные против “советской оккупации”) пакистанское государство умело использовало для насаждения среди пуштунов собственной идеологической гегемонии. Чему способствовал полный контакт центрального правительства с местными исламскими партиями, традиционно выступавшими (со времен Бача Хана) против всяких прогрессивных тенденций в пуштунском национализме.

Активист "Маздур Кисан" учит пуштунов новым идеям

Ссылки на страдания афганских братьев-пуштунов под пятой советского солдата, призывы к немедленной вооруженной помощи моджахедам по ту сторону границы, активная религиозная работа - все это позволило не только накрепко связать пуштунский национализм с идеей “джихада” против советских, несущих безбожный коммунизм, но и мобилизовать даже часть радикализованных “Рабоче-крестьянской партией” селян из афганского приграничья в защиту контрреволюции.

В-третьих, само афганское правительство НДПА невольно содействовало укреплению правого крыла пуштунского национализма. Дело в том, что внутри радикальной фракции НДПА “Хальк”, руками которой и была осуществлена Саурская революция, доминировали как раз пуштуны, среди которых был очень силен “великопуштунский” национализм. Например, именно в период правления Нур Мухаммеда Тараки и Хафизуллы Амина в оборот были введены новые карты, на которых Хайбер-Пахтунхва и Белуджистан были обозначены как “исторические” провинции Демократической Республики Афганистан. 

Однако приход к власти в 1979 году опирающейся на советскую помощь более умеренной фракции “Парчам” привел к смене курса. Расценивая пуштунов как основную социальную базу как исламской оппозиции, так и своих конкурентов “халькистов”, новое “парчамистское” правительство Бабрака Кармаля сделало ставку на привлечение в вооруженные силы и государственную бюрократию представителей национальных меньшинств. В итоге, уменьшение исторически сильного пуштунского влияния в армии и госаппарате опять же эффективно использовалось пакистанской пропагандой в качестве доказательства антипуштунской сущности безбожного режима. 

Пуштунские левые с этим процессом удушения уже не могли ничего сделать: фракционные склоки и государственные репрессии сократили их влияние в обществе до минимума, а колоссальный натиск реакционной пропаганды, щедро оплачиваемый саудитами и американцами, мало-помалу, но почти полностью уничтожил весь исторический левый бэкграунд пуштунского национализма. Развал СССР и повсеместное крушение идеалов социализма закончили процесс правой трансформации. 

И, вероятно, наиболее яркой иллюстрацией этого самого процесса является то, что множество афганских “халькистов”, сражавшихся с финансируемыми Пакистаном, США и странами Персидского Залива исламскими моджахедами, после вывода советских войск присоединятся к “Хезб-и-Ислами” Гульбеддина Хекматияра, а впоследствии - и к запрещенному “Талибану”, в которых они видели прежде всего движения, защищавшие пуштунскую идентичность.