Югославский радикализм в послевоенное время

Часть 1. Югославская модель народного фронта

Часть 2. Международное влияние югославской модели народного фронта

Хотя в течение 1945-47 гг. Москва воспринимала КПЮ, - фактически взявшую власть в Югославии вопреки ожиданиям Кремля, - как наиболее “сталинскую” партию Восточной Европы (что выглядит парадоксальным, учитывая шквал обвинений, обрушившихся на югославов после 1948 года), в этой бочке меда не обошлось и без капельки дегтя. 

Во-первых, памятуя о том влиянии, какое во время Второй Мировой КПЮ завоевала на Балканах (а так же учитывая выдвинутый Тито проект Балканской федерации с центром в Белграде и стремление КПЮ сохранить особый патронаж над Албанией), советские товарищи в справке, подготовленной в преддверии созыва первой конференции Коминформа в 1947, отмечали претензии югославского руководства на то, чтобы стать альтернативным руководящим центром южно-европейского коммунизма. Во-вторых, беспокойство в СССР вызывала “неверная” позиция КПЮ по поводу вопроса Триеста.

Что имелось в виду?

Еще во время партизанской борьбы, в верхушке КПЮ появились идеи о присоединении итальянской провинции Венеция-Джулия и города Триест, - территорий со значительным хорватско-словенским населением, - к будущей народной Югославии. Из-за этого уже в 1944-45 гг. у югославов возник вялотекущий конфликт с итальянской компартией, представители которой вынуждены были жаловаться в Москву на “гегемонизм Тито”, который якобы льет воду на мельницу реакционеров, играющих на патриотических чувствах итальянцев и развивающих тему борьбы со “славяно-коммунизмом”, желающим разорвать “мать-Италию”.

После окончания Второй Мировой югославы вновь подняли вопрос о принадлежности спорного Триеста и СССР поначалу даже поддерживал требования Белграда, но после того, как в августе 1946 спор привел к почти предвоенной эскалации между Югославией и западными союзниками, Советский Союз, не готовый нарушить баланс сил, установленный в Ялте, надавил на Тито чтобы склонить его к компромиссу и дальнейшим переговорам.

****

Несмотря на то, что Москва в период 1945-46 гг. рассчитывала на разрядку в отношениях с западным миром и, вследствии этого продвигала идею мирного/парламентского пути к социализму, перестраивая деятельность подконтрольных компартий на новый электоральный манер, всячески проявляя готовность к диалогу и мирному сосуществованию, югославы не утратили своего радикального духа. И не собирались отказываться в этих новых условиях от своих воинственных антикапиталистических идей.

Таким образом, наблюдая за ростом эскалации в соседней Греции, где ситуация планомерно двигалась к новой гражданской войне между коммунистами и буржуазными силами,  югославы, не уведомляя СССР, развернули на своей территории сеть лагерей для боевой подготовки греческих товарищей (среди которых было очень много этнически близких Югославии славян-македонцев, подвергшихся в освобожденной от оккупантов Греции дискриминации), а так же материально снабжали ”Вооруженные группы преследуемых бойцов-демократов” (ODEKA), - стихийно возникшую под эгидой КПГ сеть самообороны от белого террора, - которые, начиная с февраля 1946 года, все чаще вступали в столкновения с государственными жандармами и неофашистскими парамилитарес.

Уже летом 1946 интенсивность этих столкновений достигла масштаба гражданской войны, в которой КПЮ полностью и безоговорочно поддержала греческих коммунистов, делегировав своих представителей в военный штаб “Демократической армии Греции”, который возглавил про-югославски настроенный радикал Маркос Вафиадис.

Маркос Вафиадис

Собственно, именно югославы и несли на своих плечах основной груз поддержки греческих повстанцев, т.к. СССР в сентябре 1946 традиционно отказал КПГ в просьбе военной помощи, по-прежнему надеясь на возможность восстановления коалиционного правительства. Позиция Советского Союза, тщательно соблюдающего достигнутые в 1944 “процентные соглашения” с Великобританией, обескуражила греков, не знавших об этих соглашениях и вполне логично рассчитывающих, что их справедливая самооборона от наступления реакции получит поддержку со стороны великого СССР.

И СССР эту помощь конечно дал, но только после того, как изменилась международная ситуация и надежды на разрядку с Западом окончательно рухнули: первую партию советской помощи греческие повстанцы получили только осенью 1947, т.е. через полтора года после фактического начала гражданской войны, когда под их контролем уже находились значительные территории страны.

Тогда же, в сентябре 1947, получив наконец одобрение Сталина, третий пленум КПГ отказался от навязанной СССР и давно провалившейся тактики создания коалиционного правительства, полностью переведя работу на рельсы “югославской модели” - с формированием нового революционного государства на основе низовых комитетов народного фронта, которые массово создавались на освобожденных территориях, управляя абсолютно всеми учреждениями этого нового революционного государства: начиная с учебных военных центров, заканчивая медучреждениями и школами.

Партизаны Демократической Армии Греции

Югославский стиль, - заключавшийся в формальной аполитичности ДАГ и отрицании решающего влияния в ней коммунистов, - в Греции выражался даже в отказе от использования обращения “товарищ” (ситрофос); вместо него использовался термин “брат по оружию” (симахитис). Это было особенно важно, т.к. около 70% бойцов “Демократической Армии Греции” вообще не были коммунистами.

*****

Меж тем, именно кипучий антикапиталист Тито впервые озвучил идею создания нового международного органа координации коммунистических партий вместо распущенного в 1943 Коминтерна. Сделал он это в апреле 1945 во время встречи со Сталиным, однако в тот момент идеи развития глобальной антикапиталистической революции (для чего такой инструмент координации и был нужен), как выше говорилось, пропали из фокуса внимания Москвы. 

Однако уже в следующем году надежды на длительный мир с Западом начали рушится; американцами был выдвинут проект программы помощи в восстановлении послевоенной Европы (“План Маршалла”), Черчиллем произнесена судьбоносная Фултонская речь, французских и итальянских коммунистов под нажимом американцев изгнали из правительства; короче говоря, совершенно четко обозначились черты нового противостояния между бывшими союзниками по антифашистской борьбе. 

Неудивительно, что первой реакцией Москвы на дерзкие англо-американские выпады стало оживление старой идеи о глобальной контратаке: вопрос о международной коммунистической организации вновь был поднят и Сталин предложил именно югославам взяться за строительство такой структуры. Но  вмешался Молотов, который предложил сделать публичным инициатором создания нового международного органа координации Французскую Компартию как, во-первых, находящуюся в центре капиталистического мира, а во-вторых, формально не имевшую прямого подчинения Кремлю, ибо еще по опыту Коминтерна было ясно, насколько сильным козырем в антикоммунистической пропаганде является подчеркивание связей с Москвой. По мысли Молотова этот новый инструмент может быть выстроен вокруг редакции издававшегося ФКП международного журнала “Новая демократия”. Но в тот момент история не получила продолжения.

В практическую плоскость вопрос перешел в конце весны 1947, когда на встрече министров иностранных дел в Париже Молотов предложил югославскому коллеге Миловану Джиласу начать выпуск международного журнала для координации деятельности западных компартий. На недоумение Джиласа, который был в курсе французского проекта, Молотов пояснил, что альманах “Новая демократия” якобы не подходит для этого по причине отсутствия твердой политической линии. Нужен идеологический журнал с единой в своих взглядах редакцией.

Спустя 3 месяца, в сентябре 1947, в польском городе Шклярска-Поремба состоялось первое учредительное заседание “преемника” почившего Коминтерна, Коминформбюро, - координационной структуры, объединившей 9 наиболее влиятельных компартий Европы, -  ставшее для югославов истинным триумфом. Именно югославские представители с согласия советских “старших братьев” и при некоторой поддержке венгров и румын, обрушились на представителей французской и итальянской коммунистических партий, обвиних их в правом оппортунизме, пассивности, в отказе от захвата власти в момент, когда для этого была возможность, в одержимости легализмом и парламентаризмом. 

Югославская тактика “народного фронта снизу”, к удовлетворению самих югославов, завоевала на конференции полное одобрение, в то время как “классический” концепт народного фронта в виде мультиклассовых политических коалиций, проповедуемый французами и итальянцами, по мнению Жданова был представлен как “оппортунистическая линия”.

Кроме того, по рекомендации Сталина штаб-квартира Коминформбюро разместилась в Белграде. Здесь же расположилась и редакция международной газеты “За прочный мир, за народную демократию”, которая должна была служить продвижению верной теоретической линии в международном коммунистическом движении, которое после роспуска Коминтерна потеряло твердые ориентиры.

Югославы восприняли все произошедшее как победу своей революционной линии, о чем 30 сентября 1947 прибывшие из Польши делегаты Эдвард Кардель и Милован Джилас отчитались перед ЦК КПЮ. 

Таким образом, теперь можно было не согласовывать каждый свой внешнеполитический шаг с Москвой, раз Москва поддержала югославскую линию - таков был, вероятно, общий вывод верхушки КПЮ. Которая, сумев освободить свою страну от фашизма без внешней помощи и установить твердое “народно-демократическое правительство” с ядром в виде коммунистов, вознамерилась научить все остальные партии, - у которых такого не получилось, - своей методике “народного фронта снизу”.

Об этом Тито прямо заявлял в ходе второго съезда югославского Народно-освободительного фронта, обозначив опыт КПЮ как “имеющий великое значение за пределами границ нашей народной республики”. 

И действительно, рекомендации югославов по укреплению народного фронта и превращению его из рыхлой коалиции различных партий в единое дисциплинированное и решительное движение, идущее по пути консолидации народно-демократического режима, подкрепленные авторитетом Коминформа, были реализованы в конце 1947 г. в Румынии, Болгарии и Чехословакии.

В чехословацком случае, где радикальным разворотом, завершившимся в феврале 1948 захватом власти коммунистами (до этого в стране установилась парламентская система довоенного типа) рулили находившиеся под сильным влиянием югославского радикализма Рудольф Сланский и Кароль Шмидке, югославская газета “Борба” прямо писала, что это не просто смена правительства, а “усиление народного фронта снизу”, который был трансфомирован из политической коалиции в колоссальное массовое движение, регулируемое неполитическими “комитетами действия”, идущими в фарватере коммунистической политики.

Нечто подобное, но в более умеренном виде, было осуществлено в Польше, - где на “коалициониста” Владислава Гомулку насел левый Болеслав Берут, требовавший слияния Рабочей и Социалистической Партий в единый монолитный кулак, - и Венгрии, где так же состоялось слияние двух левых партий через создание совместных низовых комитетов, в которых коммунисты играли ведущие роли. Формально, “югославские” рекомендации Коминформа исполнили итальянская, французская и даже испанская (вообще не входившая в Коминформ) компартии, каждая из которых пошла по пути создания народных фронтов снизу, избегая при этом излишнего радикализма.

При этом, приободрившись эфемерной поддержкой Москвы, сама Югославия весной 1948 года, в преддверии очередных выборов в Италии, грозивших стать катализатором обострения политической ситуации, совместно с венграми разработала проект военного вторжения на север страны ради “спасения революции”.

Эти замыслы, сопровождавшиеся усилением революционной риторики Белграда, направленной к массам итальянских коммунистов, среди которых по-прежнему существовало мощное радикальное крыло из бывших партизан во главе с Пьетро Секкия, приводили в уныние умеренное руководство ИКП во главе с опытным Пальмиро Тольятти, который не желал гражданской войны. 

Пьетро Секкия

Как искушенный функционер, Тольятти гораздо лучше, чем Тито понимал позицию Москвы и временный характер внезапного “радикализма” Кремля, целью которого было не распространение революции в Западной Европе, а консолидация просоветских сил в Европе Восточной в условиях раскола мира на два лагеря. Поэтому Тольятти достаточно успешно отбивал и атаки со стороны КПЮ, особенно усилившиеся в конце 1947, - в преддверии VI Конгресса КПИ, - и атаки со стороны собственных радикальных фракций, требовавших отказа от парламентской политики компромиссов и выражающих недовольство тем, что КПИ не взяла власть в конце войны. 

Помимо мощной фракции итальянских “партизан”, под сильным влиянием югославов находилась и Коммунистическая партия свободной зоны Триест; формально “автономная” от ИКП структура, базировавшаяся на спорной территории Триеста. Смешанный итало-славянский состав которой воспринимал вопрос разрешения территориального спора между Италией и Югославией как вопрос осуществления народно-демократической революции в самой Италии, которая сама по себе должна была снять все имеющиеся противоречия между соседями. 

КП Триеста станет впоследствии одной из первых “жертв” советско-югославского конфликта, т.к. власть в ней захватит антиюгославское крыло под руководством славянофоба Витторио Видали, который не только вычистит всю “пятую колонну фашиста Тито”, но и организует первый пункт радиотрансляции на Югославию антититовской пропаганды. В итоге, КП Триеста будет настоящим “чемпионом” среди всех компартий по количеству словесных атак на КПЮ, переходивших иногда в откровенное антиславянство.

Однако, радикальный натиск югославов на ИКП самого Тольятти особенно не страшил: как уже было указано, старый коминтерновский бюрократ понимал временный характер радикального разворота Москвы, а в декабре 1947 Тольятти лично убедился в правильности своего чутья, т.к. на встрече со Сталиным вождь народов прямо поддержал позицию верхушки ИКП по недопущению в Италии гражданской войны и какой бы то ни было эскалации.

Ну а в марте 1948 года, в ответ на беспокойство Тольятти по поводу планов югославско-венгерского вторжения на север Италии, сначала посол СССР в Риме Костлев, а затем и глава МИД Молотов, ответили что категорически не поддерживают эти авантюрные проекты. Более того, в своем послании Молотов посоветовал Тольятти вообще не воспринимать всерьёз революционную риторику венгров и югославов, т.к. они не знают реальной позиции Москвы.

Так или иначе, но в определенный момент СССР как минимум был благосклонен к югославским инициативам, оказавшимся очень кстати в условиях резкого ухудшения отношений с Западом. Поэтому советские представители на страницах газеты “За прочный мир, за народную демократию” в этот короткий период на все голоса расхваливали КПЮ и её мудрый тактический курс, якобы выступающий эталоном для всех остальных партий.

Эти 4 “медовых месяца”, - между первой конференцией Коминформа и началом советско-югославского конфликта, - КПЮ пользовалась почти полной и некритичной поддержкой Жданова, руководителя международного отдела КПСС. Сами югославы интерпретировали это как прямую поддержку Сталина, что являлось ошибкой.

Ибо уже в рамках первой конференции Коминформа обозначились контуры будущего конфликта с вождем всех народов: несмотря на одобрение Жданова, Сталин наложил вето на публикацию в новой газете Коминформа пафосной статьи генсека КПГ Никоса Захариадиса о гражданской войне в Греции. Точно так же из Кремля последовал отказ на предложение югославских делегатов включить КПГ в члены Коминформбюро.

К тому моменту, как уже было сказано, югославы были основным центром поддержки греческих партизан. После первой конференции Коминформа югославская поддержка возросла значительно. А в ноябре 1947 по инициативе Белграда болгарская, албанская, югославская и румынская федерация профсоюзов выпустили призыв ко Всемирной федерации профсоюзов сформировать комитеты помощи сражающейся Греции. 

Ну а после формирования греческими повстанцами в декабре 1947 собственного революционного правительства, Югославия в публичном пространстве создавала впечатление признания де-факто этого правительства легитимным и законным.

Все это очень не нравилось Москве, которая теперь более трезво оценивала свои силы и на самом деле не собиралась нарушать геополитический баланс сил, достигнутый в Ялте, несмотря даже на охлаждение отношений с Западом. Поэтому реакция Сталина на планы размещения в Албании нескольких югославских дивизий ради логистической и, возможно, военной поддержки греческих повстанцев была резко отрицательной.  Вслед за этим югославы сбавили тон в освещении греческих дел, а Тито дал знать руководству КПГ что он официально не будет признавать революционное правительство.

Однако Иосиф Виссарионович уже настроился на свертывание излишней и опасной независимости югославов. В марте 1948 Сталин, продолжая курс на конфронтацию, высказал 4 основных критических замечания в адрес КПЮ: 

- полулегальный статус партии, фактически растворившейся в народном фронте;

- несменяемость лиц в Центральном Комитете, который был сформирован в результате кооптации еще в 1940 году;

- промедление с коллективизацией сельского хозяйства;

- переоценка роли военного дела и партизанской борьбы в революционном процессе.

Югославы немедленно приступили к исправлению ошибок: в июле 1948 партия публично провела V съезд, на котором было избрано новое руководство; далее начались первые мероприятия по коллективизации сельского хозяйства по советской модели; вопрос о роли красных партизан в деле освобождения Югославии был отодвинут в тень в пользу выдвижения вперед уважительного к Москве постулата о решающей помощи советской армии. Но несмотря на это, критика Москвы в отношении Югославии лишь нарастала, дойдя наконец до той стадии, когда ВКПб, вынеся тему конфликта с руководством КПЮ в публичное поле, фактически потребовала у партийных югославских низов смещения верхушки во главе с Тито, оказавшейся “кликой националистов и изменников делу рабочего класса”. 

А когда ожидаемого смещения не произошло, - всё-таки авторитет Тито и его сподвижников в КПЮ был крайне высок, - в ход пошли уже классические обвинения в работе на иностранные разведки, фашизме и т.д. 

Вторая конференция Коминформа, проведенная в июне 1948 в Бухаресте, была полным отрицанием решений первой конференции, на которой тон задавали радикальные югославы. Теперь уже сами югославы подверглись критике за радикализм, что демонстрировало окончательный отход Москвы от планов эскалации с Западом и сосредоточение на консолидации своих восточноевропейских сателлитов.

При этом Коминформ с этого момента де-факто превратился в основной орган борьбы с югославскими “ревизионистами”. Сторонники которых внезапно обнаружились почти во всех коммунистических партиях Восточной Европы (и отчасти - в Испании, Италии и Франции), подвергшись репрессиям и гонениям как “буржуазные националисты” и “оппортунисты”.

Особенно сильно от советско-югославского раскола пострадали сражающиеся греки. В январе 1949 тесно связанный с югославами Маркос Вафиадис был отстранен от должности главнокомандующего “Демократической Армии Греции” по причине “серьезной болезни”, а вслед за этим была развернута масштабная чистка против “титоистских правых оппортунистов”, которые были обвинены…в поражении 1944 года и навязывании предательского соглашения с буржуазным правительством в Варкизе, которое фактически грекам навязал сам СССР. 

Новым руководителем ДАГ стал верный Кремлю генсек КПГ Никос Захариадис, который, отказавшись от “ревизионистской” югославской тактики мобильной партизанской борьбы на истощение, приступил к насаждению “сталинской военной науки”, пытаясь превратить ДАГ, значительно уступающую греческим вооруженным силам в численности и огневой мощи, в регулярную армию с упором на громоздкие операции, широкую принудительную мобилизацию, возведение постоянных рубежей обороны и централизованное снабжение.

ДАГ резко переориентировалась на разрыв с Югославией и укрепление связей с Албанией и Болгарией, которые до этого не являлись основными логистическими партнерами КПГ. Самое забавное, что, несмотря на рост антиюгославской риторики со стороны греков, чистки и обвинения, КПЮ продолжала оказывать помощь повстанцам. Лишь к концу весны 1949 внутри верхушки КПЮ окрепло осознание того, что поддержка откровенно антиюгославских сил на своих южных рубежах и продолжающаяся материально-техническая помощь повстанцам, являются нелогичными, т.к. в случае победы ДАГ Греция превратится в еще один антиюгославский оплот Коминформа. 

Поэтому в июле 1949 югославско-греческая граница была закрыта, а располагавшиеся на территории Югославии базы ДАГ блокированы. Газета “Борба” обосновала все это тем, что КПГ, забыв о своих внутренних демократических задачах, сконцентрировалась на борьбе с Югославией, распространяя клевету насчет сотрудничества КПЮ с фашистами и империалистами и подчеркивая незначительность той моральной и материальной поддержки, которую Югославия оказывала грекам все время. 

Естественно, свертывание югославской помощи стало смертельным ударом для ДАГ, поскольку ни СССР, ни Албания, ни Болгария не оказывали поддержки в том объеме, в каком это делала Югославия. В течение 4 месяцев после этого реорганизованная на основе регулярной армии ДАГ потерпела поражение, что дало в руки Коминформу еще один козырь в антиюгославской пропаганде, ибо с этого момента пошли крики о том, что “Тито воткнул нож в спину греческой революции”, хотя на деле именно радикал Тито, а не играющая в геополитические игры Москва, никогда не верившая в потенциал греческих партизан, нес основной груз поддержки КПГ в гражданской войне.

Политическая и экономическая изоляция, в которую попала некогда “передовая” верхушка КПЮ во главе с Тито, превратившаяся в мгновение ока в “фашистскую клику предателей и двурушников”, а так же угроза военного вторжения со стороны некогда братского коммунистического Восточного Блока, заставила югославов отказаться от своего революционного экспансионизма, полностью сосредоточившись на обороне и спасении экономики. Парадокс, но и после 1949 года народная Югославия, полностью лишившись поддержки извне, продолжала упорно реализовывать экономические программы социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, принятые еще во времена дружбы с СССР, однако отсутствие инвестиций и сам по себе слишком ускоренный и неадекватный ситуации темп преобразований уже к 1951 году поставил страну на грань кризиса, в результате чего начался осторожный разворот Югославии в сторону экономической помощи Запада. Который, естественно, рассчитывал с помощью Тито ослабить советское влияние в Восточной Европе.

Впрочем, превратить Югославию в форпост антикоммунизма так и не получилось благодаря принципиальной позиции все того же югославского руководства во главе с Тито. Которое, желая сформировать иную, отличную от сталинской, модель социалистического развития, пошло по пути защиты “искаженного сталинским деспотизмом” марксизма с попытками “перехода к немедленному отмиранию государства”, насаждением “рабочего самоуправления”, борьбой с “технократическим менеджментом” и “бюрократизмом”. Но это, как говорил Леонид Каневский, уже совсем другая история.