Курды и турецкая левая

 

Вообще, первая “историческая” Турецкая Коммунистическая Партия, -  верхушку которой мудрый Ленин “слил” Кемалю Ататюрку в 1921 году в обмен на межгосударственную дружбу и сотрудничество, - по вопросу о курдском национализме, который начал подниматься сразу же после основания республики (отчасти - как ответ на насильственную ассимиляцию), всецело ориентировалась на мнение РСФСР/СССР. А РСФСР/СССР, в свою очередь, видел в новой Турции надежного союзника в антиимпериалистической борьбе, двигающегося по пути индустриальной модернизации и поэтому, невзирая на этнические чистки и преследования коммунистов в самой Турции, большевистская верхушка всецело поддерживала внешний и внутренний курс кемализма. О чем Бухарин прямо говорил на XII съезде РКПб.

Стало быть, запрещенные Кемалем турецкие коммунисты интерпретировали курдские беспорядки 1925 года точно так же, как и официальная Анкара: как бандитскую реакцию против светского национального режима; как сопротивление феодальных элементов наступлению капитализма. И, будучи поборниками прогресса, коммунисты призывали к единению с национальной буржуазией в борьбе с этой “черной силой”. Точно так же на ситуацию смотрел и Коминтерн, изображая (в журналах, издаваемых “Инпрекором”) курдское восстание 1925 как реакцию помещиков, подстрекаемых британским империализмом ради уничтожения прогрессивной турецкой республики.

Второе курдское восстание летом 1930 года ТКП определила точно так же, вновь поддержав политику насильственной ассимиляции и подавления центральной властью протестного движения в отсталых национальных регионах (Курдистан, Лазистан), угрожающих единству страны. 

Третье восстание в Дерсиме 1937-38 гг. не изменило позиций ТКП, твердо державшейся курса на поддержку “прогресса” (турецкой республики) против “реакции”.

Короче говоря, в этот период позиция турецких коммунистов в отношении “восточного вопроса” отличалась крайней степенью нетерпимости; стихийное движение курдов против ассимиляции и разрушения традиционных общественных устоев (феодальных и дофеодальных) рассматривалось как проявление племенной отсталости, поставленной на службу англо-французского империализма. Весьма забавно, что подобная позиция частично совпадала со взглядами крайне правых турецких националистов, только те в мятежах во имя “воображаемого Курдистана помещиков и мулл” видели “руку московских агентов”.

Иные мнения насчет курдского вопроса естественно именовались ревизионизмом и даже критика партийных позиций такого авторитетного деятеля как Хикмет Кывылджымлы, - прямо утверждавшего что Турция проводит в Курдистане “колониальную политику” и необходимо переосмыслить восторженный взгляд ТКП на республику, - никакого эффекта не произвела. Турецкие коммунисты упорно не желали видеть в курдском движении ничего, кроме “проимпериалистического реакционного национализма помещиков”.

Столь непримиримой позиции привязанная к кемализму турецкая левая держалась довольно долго: вплоть до 60-х годов, пока на политическую арену не вышла первая в Турции легальная Рабочая Партия (TİP), “мать новой турецкой левой”. Впервые левые обратились к курдско-алевитскому (алевиты - преследуемое религиозное меньшинство) “восточному вопросу”, докатившись в 1970 году до ранее невиданных обвинений в сторону республики в “фашистском угнетении, терроре и ассимиляции” по отношению к курдскому населению, развитие которого принципиально тормозят господствующие классы исходя из своих шовинистических взглядов.

Дерзкая поддержка курдской борьбы за гражданские и национальные права дорого обошлась Рабочей Партии, которая летом 1971 была запрещена.

К тому моменту “новая турецкая левая” уже раскололась на два лагеря: тех, кто остался верен изначальному “левому кемализму” и тех, кто склонялся в пользу “классовой позиции пролетариата”.

“Левые кемалисты” по-прежнему считали, что курдская проблема является следствием “незавершенной” национал-демократической революции, которая не смогла ликвидировать пережитки феодализма, питающие курдский национализм и антикурдский шовинизм. Решение проблемы “левые кемалисты” видели в углублении и завершении “национал-демократической революции” как на турецком западе, так и на курдском востоке, сохраняя при этом единство страны. Интересно, что “левые кемалисты” активно обращались в своих размышлениях по курдскому вопросу к ленинско-сталинскому наследию, указывая, что из принципа “самоопределение наций” не следует, что каждая нация должна создавать собственное национальное государство. Посему незыблемость границ турецкой республики сомнению не подлежала.

В 1969-70 от этой линии “национал-демократической революции” начали последовательно откалываться недовольные слишком националистическим курсом деятели. Хотя основным барьером между “националистами” и “революционерами” был вопрос об опоре на вооруженные силы (“националисты” уповали на армию, как на авангард антиимпериалистической демократической революции), к курдскому вопросу подход был тоже иной. 

Легендарный Махир Чаян, главный теоретик радикальной новой турецкой левой, критикуя великодержавный шовинизм “националистов”, отрицавших любые специальные права курдов кроме права говорить на своём языке (в этом только для левых кемалистов и заключалось "самоопределение"), разумно указывал, что “революционный пролетариат” сам разберется, - в зависимости от условий, - какую форму “самоопределения” (автономия, федерация, отделение) примут отношения между турецким и курдским народами.

Махир Чаян

Впоследствии, это разделение внутри турецкой левой сохранялось, порождая два основных течения. Одни организации, формально признавая право курдов на самоопределение, выступали против возвышения “курдского вопроса”, отвлекающего от главной борьбы против империализма и феодализма, высказывались против создания отдельных организаций для курдов. Другие, отталкивая “левокемалистскую” риторику и “теорию этапов революции”, смотрели на курдское движение куда более благосклонно, признавая за ним революционный потенциал.

Причем среди последних масштаб симпатий к курдскому движению так же был различен и связано это было со спорами вокруг статуса Турции в международной политике.

Турецкие левые, - как националисты, так и сторонники “классовой линии”, - естественно воспринимали Турцию как полуколонию/колонию Соединенных Штатов Америки. 

Вообще антиамериканизм среди правых и левых турецких националистов был достаточно силен; особенно широко антиамериканские и антиНАТОвские настроения распространились во второй половине 60-х, когда США открыто препятствовали проектам турецкого экспансионизма на Кипр (где в тот момент разгорался конфликт между греческой и турецкой частью населения).

Особенную ярость у турецких патриотов вызвало письмо американского президента Ллойда Б. Джонсона, в котором тот уведомлял Анкару, что альянс НАТО не будет вмешиваться в гипотетический советско-турецкий конфликт в случае односторонних агрессивных действий Турции против Кипра.

Т.о. даже среди многих правых националистов, лелеящих идеи Великой Турции от Кипра до Мосула, укрепилось мнение о том, что членство в НАТО не отвечает интересам Турции и “работает” только на пользу американского гегемонизма.

Естественно, выросшая из левого кемализма турецкая “новая левая”, на фоне общемирового антиамериканизма 60-х, разделяла тот же взгляд на Турцию как колонию США. Антиамериканизм левых был настолько силен, что в 1965 году, под давлением массового студенческого движения, напиток Coca-Cola был официально запрещен к продаже в университетских столовых.

А в ноябре 1967 года, когда в очередной раз разыгрались страсти по поводу кипрского вопроса, правые националисты и “новые левые” слились в единой 100-тысячной демонстрации, проклинавшей “греческих фашистов” (к тому моменту в Афинах власть находилась в руках знаменитых “черных полковников”), американский империализм и марионеточное турецкое правительство, пассивно взирающее на страдания “турецких братьев” на Кипре.

Между тем, к началу 70-х в среде городских студентов курдского происхождения зародилось и собственное революционное левое движение, - оформившееся в виде сети “Культурных центров революционного востока”, -  которое не только характеризовало Турцию как американскую колонию, но и определяло Курдистан как колонию самой “колониальной Турции”.

Демонстрация "красных курдов"

Для большинства турецких левых такой взгляд был неприемлем, т.к. утверждение о колониальном статусе Курдистана не укладывалось в схему о колониальном подчинении самой Турции. Колония не может быть колонизатором, а специальное выделение вопроса о “колониальном Курдистане” смещает фокус внимания с задачи борьбы всех народов Турции против опирающихся на США господствующих классов в сторону борьбы с отдельным, не зависящим от американского империализма, “турецким колониализмом”. Которого, якобы, не существует самого по себе.

Курдские революционеры, в свою очередь, парировали доводы со стороны турецкой “новой левой” ссылками на ленинскую работу “Империализм как высшая стадия капитализма” (где приводится пример зависимой от Англии колониальной Португалии) и ситуацию в Эфиопии, которая, будучи полуколонией Запада, сама осуществляла колониальное подавление Эритреи, Тыграя и других национальных провинций.

Но такие аргументы большого успеха не имели, потому что подавляющая часть новой турецкой левой отказывалась воспринимать идею “колониального Курдистана”, сводя тему к общей для всех народов проблеме американского неоколониального господства в Турции.

Фактически, тезис о “колониальном Курдистане” в 1974-80 гг. еще раз разделил “новую турецкую левую”: одни (Kurtuluş, маоистская ТКП-МЛ, Турецкая Коммунистическая Революционная Партия) поддерживали постулат о “турецком империализме”, другие (Devrimci Yol, Рабоче-крестьянская Партия, Halkın Kurtuluş) отказывались наотрез воспринимать даже возможность того, что “марионеточная” республика способна проводить независимый от американского империализма “колониальный курс”.

Ну а многочисленные маоисты в большинстве своем (за исключением ТКП-МЛ) и вовсе считали, что курдские революционеры попали под влияние “буржуазного национализма” и “советского ревизионизма”, придумав для своего оправдания какой-то особый “турецкий колониализм”, нанося вред единому освободительному движению Турции.

Переворот 12 сентября 1980 года положил конец спорам турецкой левой по курдскому вопросу, так как сама эта левая была практически уничтожена военными. Между тем как курдским революционерам, находившимся далеко от городских центров, в значительной мере удалось избежать погрома и, поднакопив силы, в 1984 году Рабочая Партия Курдистана (центральная организация курдских революционеров на тот момент) начала своё первое восстание против властей.

К концу 80-х, когда на фоне общей либерализации турецкая левая начала восстанавливаться, баланс политических сил изменился безвозвратно: если в 70-е годы курдское революционное движение представляло собой альянс не очень многочисленных интеллектуалов, в то время как турецкая “новая левая” опиралась на многотысячные массы, теперь все было наоборот. РПК за годы вооруженной борьбы сумела выстроить широкую сеть легальных и нелегальных массовых организаций, добившись огромного влияния на востоке страны, а левые турки после погрома 1980-82 и крушения мировой социалистической системы были маргинализированы и теоретически подавлены.

Соответственно, воскресшие в 90-х турецкие “новые левые”, - как радикалы, так и реформисты, - в большинстве своем вынуждены были смириться с потерей идеологической “монополии” на решение курдского вопроса, который теперь был полностью отдан в руки могучей Рабочей Партии Курдистана и более умеренной Народной рабочей партии. “Новая турецкая левая” 90-х ограничилась лишь бóльшей или меньшей поддержкой этих сил, отказавшись от собственной “идейной экспансии” в курдское общество.

Однако былые “левокемалистские” взгляды не исчезли совершенно. Так, восстановленная в 2001 году Турецкая Коммунистическая Партия фактически вернулась к позициям 30-х годов, рассматривая национализм курдов как остатки былого племенного и феодального мировоззрения, которые должны быть ликвидированы через “пролетаризацию” курдской массы, ликвидацию всяких вредных националистических уклонов в ней. Неудивительно, что в курдской среде ТКП до сих пор не пользуется вообще никакой поддержкой.

Но совсем дикая метаморфоза произошла с маоистами из Турецкой Рабочей Коммунистической Партии, восставшей из пепла в виде Рабочей Партии в 1992 году (с 2015 - Партия Родина). Попав под влияние “неоевразийства” Александра Дугина, Рабочая Партия пошла еще дальше чем ТКП, вообще объявив курдское левое движение “проимпериалистическим” и “фальшивым”, поддерживаемым извне Соединенными Штатами и ЕС. Начав с утверждения о том, что курдский вопрос в Турции давно решен демократическим путем, с годами Рабочая Партия скатилась к прославлению политики ассимиляции курдов, выступая, наряду с неофашистами и ультраправыми, резко против любых переговоров между турецким государством и Рабочей Партией Курдистана.