EZLN: от марксизма-ленинизма к народничеству

История мексиканской Сапатистской Армии Национального Освобождения (EZLN) началась в 1969 в штате Нуэво-Леон, когда 8 молодых людей взяли и организовали группу под изящным именем - Силы Национального Освобождения (FLN). Тогда это была одна из многих мелких радикальных группировок, какие в конце 60-х возникли по всей Мексике на фоне общемирового революционного подъёма и атмосферы молодежного бунта.

Само собою разумеется, в соответствии с марксистско-ленинской доктриной FLN объявили именно себя партией авангарда, которая поведет мексиканский народ ко “второй независимости”, опираясь на единственно-верную политическую линию.

Все было бы вообще здорово, но FLN были не одиноки в своей убедительной верности заветам Ильича; другие левые группы и организации Мексики не отставали от ведущих трендов и тоже провозглашали свой авангардно-ленинский характер. Легко догадаться, что вместо сотрудничества между этими многочисленными революционными группами воцарился климат бесконечных ссор и соперничества (“размежевания” то есть), потому что каждая из них оспаривала звание “той самой” ленинской партии нового типа. 

Одного этого, казалось, было достаточно для успеха, но мексиканские революционеры были истинно-радикальны: помимо “внутривидовой” конкуренции за гегемонию все эти марксистско-ленинские группы нападали еще и на умеренных “левых оппортунистов”, отказавшихся брать в руки оружие. Короче, ничего нового.

Логично, что государство достаточно легко разбивало эти многочисленные и изолированные друг от друга группы вооруженной борьбы. И фактически единственным примечательным эпизодом того периода истории FLN можно назвать появление в пропаганде фигуры Эмилиано Сапаты, - крестьянского вождя Мексиканской революции начала XX века, - в качестве “героя, который лучше всего символизирует традицию революционной борьбы мексиканского народа”. Именем Сапаты в 1972 было названо первое партизанское ядро FLN в Лакандонских джунглях (на граница с Гватемалой), разгромленное в 1974; чуть позже в честь него же был назван и сельский юго-западный фронт, из которого и вырастет EZLN.

Победа Сандинистской революции в Никарагуа в 1979 и расширение гражданских войн в Сальвадоре и Гватемале в начале 80-х, привели к переосмыслению стратегии FLN в отношении крестьян и коренных народов, которые, несмотря на распад традиционных общин и незначительное участие в экономике, казались более перспективными для вовлечения в “революционную народную войну”, нежели пролетариат больших городов, который все никак не хотел бросаться с кулаками на государство (по крайней мере, с той яростью, о которой мечтали мексиканские левые) и был пропитан консьюмеризмом, приспособленчеством и оппортунизмом.

Живущие в отчаянной нищете невежественные индейцы-крестьяне, имевшие древние традиции коллективизма и борьбы за общинную землю (эхидос) против касиков и земельных олигархов для такого большого дела как “затяжная народная война” подходили лучше всего.

Именно тогда пограничный с Гватемалой глухой штат Чьяпас был окончательно избран в качестве основной базы действия, поскольку, будучи отделен от Мексики горным перешейком Теуантепек, помимо всего прочего он создавал возможность сепарации и воссоединения с Центральной Америкой (надо заметить, что Чьяпас в 19 веке частично и принадлежал к Центральноамериканской Федерации), которая, - как казалось в начале 80-х, - стоит на пороге трансграничной социалистической революции. Потому что и Никарагуа, и Сальвадор, и Гватемала, и даже славящийся стабильностью Гондурас погрузились в пучины революционной гражданской войны.

Таким образом, в конце 70-х кадры FLN перемещаются в Чьяпас, где им предстоит еще несколько лет конкурировать с маоистами из Politica Popular-Línea Proletaria, которые тоже активно устремились сюда со своими “политико-трудовыми бригадами” (основным методом пропаганды и агитации PP/LP было прямое трудовое участие в жизни крестьян).

Надо отметить, что на том этапе “третьей революционной волны” 80-х вообще многие латиноамериканские леворадикалы внезапно открыли для себя задавленных индейцев, перестраивая свою работу на организацию именно этой специфической социальной базы. Нельзя сказать, что “индейский фактор” ранее игнорировался: еще Хосе Карлос Мариатеги, один из наиболее известных латиноамериканских марксистов, активно изыскивал пути вовлечения коренных народов в борьбу за пролетарскую революцию, но именно в 80-х годах работа с индейским населением много где вышла на первый план. 

Появились даже военно-политические группы, - типа колумбийского Вооруженного Движения Кинтин Ламе или гватемальской Революционной Организации Вооруженного Народа, - которые делали основную ставку на организацию индейцев, а кое-где (конкретно - в боливийской Партизанской Армии имени Тупака Катари) “революционно-социалистический индеанизм” и вообще дошел до антизападного/антибелого индейского шовинизма.

Естественно, образованная в Чьяпасе в 1983 году на основе структур FLN Сапатистская Армия Национального Освобождения (EZLN) не избежала постепенной “индеанизации” политической линии, т.к. городским революционерам приходилось работать с отсталым обществом, в котором огромную роль играли церковь, дохристианские представления о мире,  “короли джунглей” (локальные лидеры общин) и другие факторы, которые нужно было учитывать в рамках вовлечения индейцев в революционную политику.

Тем не менее, EZLN продолжала сохранять в качестве основной идейной оси марксизм-ленинизм с пролетарским интернационализмом и борьбой за установление диктатуры рабочего класса. Свидетельством чему могут быть не очень многочисленные внутренние документы организации, а так же “Повстанческий устав” 1992 года, где традиционные марксистско-ленинские постулаты входят даже в присягу.

Долго ли коротко ли, но в декабре 1993 года руководство EZLN решило, что настал самый благоприятный момент для всеобщего восстания, которое, по никарагуанскому сценарию 1978-79 гг. должно было плавно перетечь в победоносную “революционную народную войну” за установление народно-демократического правительства. Не совсем понятно, почему именно в этот момент сапатистская верхушка увидела блестящие перспективы для такого проекта, но решение было принято.

Поэтому 1 января 1994 года, в день вступления в силу неоколониального Соглашения о свободной торговле с США и Канадой, отряды EZLN общей численностью около 3 тысяч человек атаковали семь муниципальных центров штата Чьяпас. Полиция и армия довольно оперативно отреагировали; завязались бои и уже 7 января повстанцы были выбиты из оккупированных городов в джунгли, где столкновения продолжались вплоть до 12 числа, когда президент республики Карлос Салинас объявил об одностороннем прекращении огня, амнистии для восставших и начале переговоров.

И вот тут начался процесс идеологического преображения EZLN. 

Надо сказать, что с началом восстания сапатисты выпустили свою первую “Декларацию Лакадонской сельвы”, в которой полностью отсутствовали традиционные марксистские обороты. Видимо соображая, что на фоне громкого крушения социалистической системы рассказы про “два класса”, “научный коммунизм” и “диктатуру пролетариата” вряд ли кого впечатлят кроме малочисленных политических маргиналов, EZLN сделала ставку на т.н. “революционный национализм”, в духе которого эта зажигательная декларация и исполнена.

Провозглашая, - ссылаясь при этом на мексиканскую Конституцию, - справедливую и легитимную борьбу против 70-летней диктатуры клики национальных предателей (т.е. представителей Институционно-революционной партии), продавших страну иностранцам и заставивших миллионы “истинных наследников создателей великой нации” прозябать в нищете и бесправии, сапатисты поставили целью достижение независимости, свободы, демократии и справедливости. За все хорошее, в общем, боролись.

Никакого “индианизма” ни в самой декларации, ни в опубликованных вслед за этим “революционных законах для освобожденных территорий” тоже не было; не наблюдалось даже упоминаний о “коренных народах”. Ибо восстание EZLN 1 января 1994 было, повторюсь,  попыткой исполнения в сандинистско-сальвадорском духе народно-демократической и националистической революции.

Однако затея потерпела фиаско, но в целом, - благодаря общественной шумихе, - правительство не пошло на полное уничтожение повстанцев и даже инициировало переговорный процесс.

И вот тут-то взошла звезда знаменитого субкоманданте Маркоса (ныне сменившего псевдоним на субкоманданте Галеано), таинственного революционного лидера, явившегося перед публикой в черной пасамонтане с трубкой в зубах. Дело в том, что Маркос не был единоличным руководителем выступления, но за счет военно-полицейских ударов и арестов он быстро превратился в единственного представителя верхушки EZLN, к словам которого было приковано всеобщее международное внимание.

Имея полную свободу рук в деле общения с прессой, гибкий Маркос, используя созданный самими журналистами и вызывающий сочувствие как в Мексике, так и за рубежом образ “восстания задавленных государством индейцев за сохранение своей идентичности и традиций”, начал медийно эксплуатировать “индейскую тему”, которая изначально вообще не находилась в центре внимания организации. 

Более того: он начал выдавать членов созданного в спешке за несколько дней до выступления Тайного Революционного Индейского Комитета (CCRI) за подлинных руководителей восстания. Хотя CCRI изначально задумывался как периферийный орган мобилизации коренных народов, как некий гражданский “совет старейшин”, в котором, в отличие от руководства EZLN, все посты занимали индейцы.

Соответственно, “индейский дискурс” все больше превалировал в общественном поле и уже через несколько месяцев термин “сапатист” и термин “индеец” стали для журналистов (а значит - и для общества) синонимами. Сам субкоманданте Маркос этому содействовал более чем активно, видимо сделав вывод о том, что “индейское народничество” по крайней мере в пропагандистском плане будет более эффективным инструментом, нежели марксистская или близкая к ней революционно-националистическая риторика.

Посему, из сообщений таинственного вождя восставших совершенно исчезает не только традиционная марксистская терминология, но и сложные “академические” обороты; в пресс-релизах и декларациях субкоманданте Маркос, - выходец из городской среды, не владевший, по-видимому, ни одним из языков коренных народов, - все чаще переходит на некий искаженный “сельский” испанский язык, на котором, по мнению городских жителей, должны разговаривать невежественные индейцы.

Субкоманданте Маркос с охранниками. 1995

Таким образом, в течение переговоров с правительством 1994 года риторика EZLN постепенно изменялась. Если поначалу потерпевшие фактическое поражение сапатисты выставляли себя защитниками “забытых” индейцев Чьяпаса, которые должны быть за счет государственной помощи интегрированы в мексиканское общество, то после 1995 произошел резкий поворот к “индианизму”. 

Теперь сапатисты уже говорили обо всех “коренных народах”, идентичность которых стирает беспощадное капиталистическое государство и доминирующая мексиканская капиталистическая культура. Для прекращения этого “культурного геноцида” якобы необходимо создание на территориях коренных народов особых регионов, которые позволили бы индейцам сохранять свои обычаи и традиции.

Возникает идея “автономных муниципалитетов” и “автономных регионов”, да и не только в Чьяпасе, а повсюду в Мексике. И идея эта возникает не просто так, а под влиянием группы прогрессивных антропологов из Мехико, выступавших советниками EZLN на переговорах с правительством. В 2003 году эта идея и была реализована в виде создания Автономных Повстанческих Муниципалитетов Сапатистов, которые должны были стать (но не стали) пробным шаром для дальнейшей демократизации Мексики.

При этом, естественно, марксистско-ленинский бэкграунд EZLN не мог исчезнуть без следа: концепция “автономных муниципалитетов” была напрямую увязана с борьбой против капитализма, т.к. оберегаемые “обычаи и традиции коренных народов” в версии сапатистов имели сплошь коллективистский характер общинного производства и защиты природы (матери-Земли) от разрушения капиталистическими сырьевыми корпорациями.

В дальнейшем эта передовая концепция неосапатизма лишь обогащалась и развивалась, окончательно потеряв всякую связь с изначальным марксизмом-ленинизмом EZLN. От былых времен теперь остались лишь навеянные Грамши элементы “борьбы за культурную гегемонию”, да периодически обостряющаяся словесная конфронтация с “фальшивой левой”. Под которой сапатисты обычно подразумевают различные социал-демократические и левоцентристские партии истеблишмента, типа Партии демократической революции или Движения национального возрождения, к которому принадлежит и бывший президент Лопес Обрадор и нынешняя первая в истории страны женщина-президент Клаудиа Шейнбаум.

Тем не менее, деятельность сапатистов, - особенно на пике, - привлекала симпатии почти всей мировой левой: от строгих марксистов-ленинцев и анархистов всевозможных сортов, до робких социал-демократов и активистов правозащитных движений. Все это благодаря обтекаемому и симпатичному имиджу, который сапатисты сумели создать вокруг своего движения.

Короче говоря, буквально за полтора года марксистская EZLN, пройдя через краткий этап революционного мексиканского национализма, стихийно переместилась на новую позицию индейского народничества, которая дала в руки организации воистину мощные козыри. Так как защита исчезающей и самобытной индейской культуры и общинной традиции перед натиском безжалостного, индивидуалистического и космополитического индустриализма/капитализма вызывала сочувствие не только среди самих мексиканцев, но и, - в гораздо бóльшей степени, - за рубежом. 

А на зарубежную публику сапатисты работали очень эффективно: фактически, EZLN стали пионерами в использовании сети интернет для прорыва информационной блокады и донесения своих светлых идей до мировой общественности. И вообще позитивный медийный образ движения в условиях исчезновения традиционной для левых повстанцев “внешней” поддержки (государств соцлагеря или “стран некапиталистического развития”) воспринимался как жизненно-важный фактор. Так на самом деле и было, потому как именно грандиозная шумиха вокруг восстания 1994 года не позволила правительству применить гораздо более жестокие меры в отношении сапатистов.

Вместе с тем, акцентирование на защите традиций “коренных народов” превратило EZLN в глубоко периферийную силу, у которой практически не было шансов “завоевать” мексиканские мультиэтнические города и креольские регионы, где индейцы издавна воспринимались как символ отсталости и где было слишком мало энтузиастов-интеллигентов, готовых развивать и расширять политически, экономически и идейно “индейский проект” сапатистов, в корне расходящийся с господствующими тенденциями к централизму и капиталистической модернизации страны. 

Поэтому, несмотря на медийность, привлекательный образ, кооперативную практику и “прямую демократию участия” в Автономных Повстанческих Муниципалитетах, сапатисты за пределами Чьяпаса так и не обрели активной поддержки, оказавшись запертыми в границах штата. 

А теперь, с неимоверным ростом насилия наркокартелей, на которое сапатистам, добровольно разоружившимся в 2005 году, даже нечем ответить, перспективы проекта EZLN вообще покрываются туманом. Так, в ноябре 2023 именно из-за криминального насилия против населения сапатисты распустили свои муниципалитеты, что вкупе с растущей милитаризацией (т.е. насыщением  военными и полицией) пограничного Чьяпаса, - через который проходят пути переброски в США наркотиков и нелегальных мигрантов, - не сулит ничего хорошего для дальнейшего развития этого народнического движения.