Ирано-иракская война и иранская левая

Разразившаяся 22 сентября 1980 года ирано-иракская война началась как раз в то время, когда иранская левая пребывала в смятении. 

С одной стороны, фигура аятоллы Рухоллы Хомейни для левых, - марксистов и исламских социалистов, - все еще продолжала олицетворять жгучий антиимпериализм и революционную демократию. С другой стороны, с весны 1979 года фундаменталистская команда великого имама все крепче консолидировала политическую и идеологическую власть в своих руках, действуя совершенно нехарактерным для революционных демократов образом. Уже была принята конституция, закрепившая верховную власть невыборных богословов (вилайет-э факих) и поставившая крест на стремлении социалистов к возвышению рабочих и сельских советов (шур), сыгравших значительную роль непосредственно в революции. Уже в Туркменской Сахре, Курдистане и населенном арабами Хузестане произошли вооруженные столкновения между исламистами и местными активистами (многие из которых тоже принадлежали к левым), выступавшими за децентрализацию политической власти и перераспределение земли. Уже началась “Культурная революция”, направленная на глубокую исламизацию общественной жизни, в рамках которой произошли тяжелые столкновения между преданными Хомейни фанатиками и представителями левых организаций (Муджахидами и Федаями), пытавшимися сопротивляться закрытию университетов, подавлению рабочих, закрепощению женщин, разоружению и ликвидации любых идейных течений, противоречащих “линии имама”.

Короче говоря, внутри части иранской левой вызревало осознание неизбежности столкновения с фундаментализмом, подрывающим все достижения антишахской революции. И если исламских социалистов (Муджахидов) эта конфронтация не особенно пугала и они смело шли ей навстречу, то марксисты, как обычно, погрузились в традиционные склоки. Поскольку, во-первых, марксисты были сбиты с толку сочетанием социальной демагогии аятоллы и самой черной реакцией, которую он насаждал в обществе. А во-вторых, немалую роль играла позиция Советского Союза, который, в рамках геополитического противостояния Холодной войны, был заинтересован в стабилизации антиимпериалистического режима Хомейни. Поэтому ориентированные на СССР иранские левые (Партия Туде и бóльшая часть Фидаев), прислушиваясь к наущениям мудрых советских товарищей, продолжали поддерживать великого имама, проклиная “связанных с либерализмом, империализмом и сионизмом” “ультралевых реакционеров”, которых исламский фундаментализм пугал.

Однако иракское нападение временно сгладило противоречия между всеми революционными силами. И это было объяснимо. 

После революции 1979 года Ирак стал прибежищем ненавистной монархической оппозиции, сам Саддам, опасаясь тлетворного влияния иранского примера на своих подданных (среди которых большинство составляли шииты), открыто выражал неприязнь к революционному правительству Рухоллы Хомейни/Абольхасана Банисадра, а учитывая так же то, что багдадский вождь твердой рукой подавлял любую оппозицию в собственной стране (и конкретно - коммунистов), у иранской левой, - да и у населения страны в целом, - не было никаких причин для симпатий к баасистскому Ираку. 

И когда Саддам, воспользовавшись постреволюционным переполохом, решил провести молниеносную военную операцию с целью “вернуть в родную гавань” богатую нефтью и населенную в основном арабами иранскую провинцию Хузестан, он столкнулся с мощнейшим патриотическим сопротивлением иранцев, из-за которого запланированный блистательный блицкриг превратился в изнурительное восьмилетнее побоище, унесшее около миллиона жизней и завершившееся фактически ничем. 

Стало быть, в первые месяцы ирано-иракской войны все левые организации страны осудили “преступный баасистский режим”. А Народные Муджахиды, Народные Фидаи/большинство и Партия Туде (просоветская компартия) и вовсе призвали своих сторонников немедленно вступать в ряды ополчения (басидж-э мостазафан) для того, чтобы помогать армии на поле боя отстаивать территориальную целостность Исламской Республики. Даже левая Демократическая Партия Иранского Курдистана, которая фактически возглавила восстание в 1979 году с требованиями автономии, и та заявила, что готова отправить своих бойцов для борьбы с агрессией, но только если Тегеран пойдет навстречу требованиям курдов. Естественно, ни на какую встречу Тегеран не пошел, поэтому уже в 1981 году ДПИК начала получать поддержку в борьбе с Исламской республикой из Багдада.

Патриотические слова иранских левых очень быстро превратились в действия, поэтому уже в первых числах октября 1980 на страницах партийных газет Муджахидов и Фидаев начали печататься некрологи по павшим в борьбе с агрессором членам этих организаций. Таким образом, за то время, пока левые участвовали в ирано-иракской войне, Муджахеды потеряли 28 человек, а Фидаи - 82 (первые воевали только 3 месяца, вторые - 2 года). Помимо непосредственно бойцов для военных подразделений, и Фидаи, и Муджахиды, и Туде мобилизовали свои кадры для работы в медицинских учреждениях, для сбора материальной помощи обороняющейся армии и для пропаганды мобилизационных мероприятий.

Что касается Организации Фидаев Иранского Народа, - самой крупной марксистской организации страны, насчитывающей в тот момент несколько тысяч только профессиональных кадров, не считая десятков тысяч симпатизантов, - то, расколовшись еще в 1979 году на радикальное “меньшинство” и умеренное “большинство”, организация отнеслась к нападению Ирака неоднозначно: если “меньшинство”, которое еще с 1979 года активно боролось с Исламской республикой в Курдистане, осудив Ирак одновременно вину за провоцирование войны возлагало и на реакционную клику великого имама, то “большинство” призвало отставить критику режима в сторону ради защиты родины. Более того: “большинством” были даже достигнуты договоренности о роспуске всех милицейских отрядов Фидаев, о передаче всего имеющегося оружия властям и о прекращении вербовки среди военнослужащих (это было запрещено законом ИРИ).

Однако внутренние проблемы страны никуда не исчезали и фундаменталистская фракция аятоллы Хомейни продолжала держаться курса на укрепление консервативной диктатуры. Но невзирая ни на что, Фидаи (большинство) и Партия Туде, выбросив лозунг “Мы остаёмся чтобы сражаться”, не просто поддерживали воюющее с Ираком правительство, но и словесно атаковали тех левых, которые в столь трудный для страны час, выдвигали “анархистские” лозунги свержения режима. 

Это может показаться парадоксальным если учитывать, что с 1980 по 1982 гг. 17 членов Организации Народных Фидаев (большинство) были казнены или убиты по приказу властей. Но, вопреки растущему давлению диктатуры, коммунисты сохраняли выдержку, продолжая драться на фронте и помогать тылу. До тех пор, пока в последних числах 1982 года правительство ИРИ не развернуло уже открытый террор против лояльных левых, начав разгром отделений Туде и Фидаев по всей стране.

Демонстрация верноподданических чувств перестала работать; расправившись с откровенно непримиримой оппозицией, Хомейни во имя идеологической монополизации режима принялся громить и тех, кто “критически” поддерживал “линию имама” в ходе “священной обороны”. Что было достаточно легко, т.к. легальные левые организации, демонтировав свои подпольные структуры эпохи борьбы против шаха, теперь были совершенно беззащитны.

В течение 1983 года “лояльные” левые были полностью ликвидированы, а те, кому удалось бежать за рубеж, - в Афганистан, Турцию и Пакистан, - приступили к классическим “разборам полетов”, провоцируя все новые и новые расколы. 

К тому моменту общий взгляд на ирано-иракскую войну Фидаев (большинство) тоже изменился: с окончанием периода “священной обороны” (1980-82) и переводом боевых действий уже на иракскую территорию, война якобы перестала быть оборонительной и превратилась в захватническую. Такую агрессивную войну даже бывшие левые лоялисты уже не могли поддерживать и начали призывать к прекращению огня, которому до последнего противился лично аятолла Хомейни, чей выстроенный марксистами образ вождя прогрессивных слоёв национальной буржуазии превратился теперь в образ реакционного фанатика, готового уничтожить всех иранцев до последнего человека ради своих религиозных фантазий.

Однако, после 1983 года влияние коммунистов, - не только действительно многочисленных бывших лоялистов, но и более маргинальных радикалов, - начало резко падать, чему содействовали не только повальные репрессии, но и идейно-политический упадок Советского Союза, который напрямую отразился и в народно-демократическом Афганистане, откуда беглые Фидаи и члены Туде пытались развивать свою агитационно-пропагандистскую деятельность. В конечном итоге, в конце 80-х иранская левая диаспора укатила из Афганистана сначала в СССР, а после открытия границ почти все эти бывшие революционеры отправились в Западную Европу, которая и по сей день остаётся второй родиной для иранского марксизма-ленинизма, который в самом Иране имеет очень мало сторонников.

В отличие от иранских коммунистов, благополучно и безмолвно пошедших на убой ради спасения родины от “баасистского фашизма”, другая левая, но не коммунистическая Организация Муджахидов Иранского Народа, проявила куда больше “революционной бдительности”, хотя конечный результат оказался идентичен.

Вышедшая из подполья после революции ОМИН, так же как и Фидаи сражавшаяся с шахским режимом с начала 70-х, буквально за год разрослась до колоссальных масштабов. Если светские Фидаи к середине 1980 года собрали под своим флагом около 20 тысяч человек (будучи в 1978 группой из двух сотен активистов), то совмещающие традиционный для страны ислам с марксистскими постулатами Муджахиды, имея те же стартовые условия, сумели за тот же период привлечь на свою сторону многие десятки тысяч по всему Ирану, став крупнейшей организацией страны.

Начиная с февраля 1980 года между ОМИН и новым режимом начала крепнуть ненависть. Еще в декабре 1979 года ОМИН единственная из всех религиозных организаций бойкотировала референдум по новой конституции, которая якобы не соответствовала революционному и демократическому духу ислама, возвращая страну под пяту диктатуры никем не избираемых лиц. Этот демарш категорически не понравился великому имаму Хомейни, который, очевидно осознавая опасность исходящую от этого массового движения, в своей телевизионной речи по поводу Новруза впервые указал на опасность “эклектизма”, который проповедуют некие неназванные интеллектуалы, зараженные западной чумой и от этого пытающиеся смешивать ислам с марксизмом.

Вслед за этой отмашкой сверху последовали многочисленные нападения фанатизированных ополченцев, - хезболлахи и пасдаров (будущего КСИР), -  на офисы и митинги муджахидов, которые они проводили в преддверии выборов в Маджлис, в результате чего несколько человек погибло и около тысячи были ранены. Наиболее яркий случай произошел в Тегеране, где 200-тысячная демонстрация муджахидов была атакована вооруженными пасдарами, тяжело ранившими несколько десятков членов организации. 

Все эти события заставили ОМИН начать формирование собственного аппарата защиты, однако формальные реверансы в сторону “дорогого отца” (Хомейни), освободившего страну от империализма и реакционной монархии, продолжались.

Следующим камнем преткновения стали сопровождавшиеся нарушениями, насилием и фальсификациями двухэтапные выборы в Маджлис весной 1980, куда кандидаты от организации вообще не прошли. Стало понятно, что укрепляющийся режим Исламской Республиканской Партии не даст выиграть ОМИН ни одного места, несмотря на массовую поддержку муджахидов в городах. Уже в мае 1980 года руководство ОМИН окончательно пришло к выводу о стремлении Хомейни к установлению однопартийной диктатуры и необходимости сопротивления этому курсу (ибо долг любого мусульманина - борьба с тиранией). Возможно даже вооруженного сопротивления, раз все мирные пути сам великий имам перерезал.

С этого момента началось тихое, но быстрое укрепление ОМИН, которая в довольно короткие сроки сумела не только расширить свою профсоюзную, территориальную, женскую и студенческую организации, но и сколотить достаточно мощную милицейскую и профессиональную боевую структуру с многочисленными складами оружия, подпольными типографиями и широкими связями среди военнослужащих.

С этого же примерно времени (т.е. с мая 1980) начинает нарастать, становясь все более непримиримой, критика самого режима Хомейни, который, якобы, нарушив все свои демократические обещания, насаждает в стране реакционную диктатуру под флагом “истинного ислама”. Будучи тогда еще радикальными левыми, муджахиды все более настойчиво критикуют эту модель ислама, которая, по их мнению, являлась “ложным исламом”, ибо концентрировала в себе все самые худшие пережитки раннего феодализма аравийской пустыни 8 века с самыми отвратительными чертами монархической эпохи, дополняя все это самыми черными проявлениями буржуазной культуры, типа массовой и беззастенчивой коррупции на всех уровнях нового “богобоязненного” режима, или тотального лицемерия, вроде концентрации внимания на “неправильной одежде” в то время, когда половина страны вообще ходит в лохмотьях.

В общем, мировоззрение ОМИН базировалось на том, что Исламская революция со всеми её надеждами на свободу, демократию, гендерное равенство, социальную справедливость и земельную реформу, была предана за счет концентрации власти в руках традиционного духовенства, опирающегося на самые отсталые слои сельского и городского населения, которое и составляло ударное ядро “репрессивного кулака” Хомейни.

Логично, что в ответ на это режим великого имама развернул такую же нарастающую демонизацию ОМИН, последовательно обвиняя муджахидов во множестве преступлений, типа связей с сионистами, СССР, США, монархическими группами, курдскими сепаратистами и даже в поджоге кинотеатра “Рекс” в городе Абадан, когда погибло более 400 человек, что и стало катализатором народного возмущения против шаха, закончившегося его свержением (на самом деле, кинотеатр подожгла группа религиозных фанатиков из Исфахана).

Однако, после нападения Ирака в сентябре 1980, ОМИН, - несмотря на растущие противоречия, - бросила клич к мобилизации кадров на защиту от “баасистского фашизма”. Надо сказать, что еще весной 1980 ОМИН жестко раскритиковала территориальные претензии Ирака относительно трех островов в Персидском заливе и осудила провокации Саддама, предоставившего убежище сторонникам свергнутого шаха, которые пытались дестабилизировать страну. Теперь же, после необоснованной атаки и оккупации части иранской провинции Хузестан, тысячи муджахидов массово принялись записываться в ополчение для борьбы с захватчиками.

Но слишком долго на фронтах ирано-иракской они не задержались: попытки через президента Абольхасана Банисадра, - своеобразного исламского либерала, симпатизировавшего Муджахидам, - добиться разрешения на формирование отдельных партийных отрядов, закономерно столкнулись с сопротивлением командования и духовных властей. Но и те, кто в индивидуальном порядке сражался с иракской армией в рядах басиджей, в ноябре 1980 года начали, - легально и нелегально, - покидать фронт. Потому что режим Хомейни, в условиях нарастающей критики со стороны ОМИН, просто запретил организацию, развернув против ее представителей открытые репрессии.

Соответственно, после запрета меняется и риторика ОМИН в отношении ирано-иракского конфликта: по-прежнему осуждая “баасистский фашизм”, пропагандистские ресурсы организации теперь вещают о том, что “навязанная война” стала следствием некомпетентности нового режима, который “лелеял мечту о завоевании мира и своей глупой и неуклюжей пропагандой помог баасистам разжечь огонь разрушительной войны”.

Этот открытый демарш ОМИН против режима вызвал переполох как в рядах “провоенных” левых в лице Туде и Фидаев (большинство), - которые умоляли муджахидов вернуться в единый антиимпериалистический фронт для противостояния с Америкой, помня о “прогрессивном” характере национальной буржуазии в лице аятоллы Хомейни, - так и, что удивительно, в лагере “антивоенной” левой (Фидаи (меньшинство), Пайкар и курдские партии), которая принялась обвинять ОМИН в оппортунизме, заигрывании с либералами (Банисадром) и популизме.

Полугодовой период “скрытой” борьбы между Муджахидами и режимом, сопровождавшийся стычками на улицах, нападениями на митинги, арестами и обменом обвинениями, завершился организацией огромной оппозиционной демонстрации в Тегеране 20 июня 1981 года против “однопартийной реакционной диктатуры”, увенчавшейся массовыми столкновениями муджахидов с ополченцами и силами правопорядка, в ходе которых погибло более 50 человек.

В ответ на поднявшуюся после этого волну террора, ОМИН переходит к вооруженной борьбе с “тиранией мулл”, что, в условиях продолжающейся ирано-иракской войны, было однозначно интерпретировано режимом как “содействие баасистскому врагу”. 

В следующие полтора года Муджахиды яростно сражаются с правительственными силами на улицах иранских городов, потеряв в этой фактически гражданской войне около 9 тысяч убитыми и казненными и свыше 13 тысяч арестованными. Однако к 1983 вооруженная борьба затухает - не только благодаря репрессиям, но и успешной патриотической пропаганде, выставлявшей ОМИН марионетками враждебного Ирака.

Сожженный в ходе атаки Муджахидов автобус в Тегеране

Самое интересное, что на тот момент никаких контактов ОМИН с баасистами не было и в помине. Сбежавшие в августе 1981 года в Париж Абольхасан Банисадр и один из руководителей ОМИН Масуд Раджави, создали здесь Национальный совет иранского сопротивления (NCRI), куда вошли оппозиционные Исламской республике организации, бóльшая часть которых были левыми. И лишь в январе 1983 года, когда ОМИН в Иране была практически подавлена, Масуд Раджави, представлявший NCRI, впервые встретился во французской столице с Тариком Азизом, заместителем премьер-министра Ирака. И то, лишь благодаря посредничеству Демократической Партии Иранского Курдистана, которая уже давно была на связи с Багдадом.

Масуд Раджави

Раджави на этой встрече представил “диктатуру мулл” как ключевой фактор, ответственный за продолжение войны, - ибо к тому моменту, как уже было сказано, война была перенесена на иракскую территорию перестав быть “оборонительной” и превратившись в “захватническую”, - и подчеркнул необходимость скорейшего достижения мира. Азиз, со своей стороны, предложил перенести штаб-квартиру NCRI в Багдад и увеличить финансирование иранской оппозиции. 

Встреча с Азизом подорвала внутреннее единство NCRI, поскольку в подавляющем большинстве все входившие в него организации были настроены враждебно по отношению к Ираку и стремление Раджави, - руководителя наиболее многочисленной и мощной фракции Совета, - с помощью баасистов усилить оппозицию, было самой оппозицией воспринято с большим скепсисом. Левые начали последовательно откалываться от NCRI, из Совета даже вышел авторитетный и умеренный Банисадр и, в конечном итоге, к середине 80-х NCRI превратился просто в зонтичную структуру самой ОМИН.

Между тем, ОМИН из некогда “исламско-социалистической” группы с довольно широкой внутренней демократией в тот же момент начала трансформироваться в некое подобие религиозной секты, преданной лично Масуду Роджави. Связано это было с тем, что, с одной стороны, в Иране погибли или были арестованы многие старые кадры, имевшие авторитет и собственное видение идеологии организации. С другой стороны, в 1985 Раджави с целью укрепления собственной власти инициировал т.н. “внутреннюю идейную революцию”, очистив структуру от несогласных и насадив, под соусом “борьбы со шпионажем”, систему тотального контроля оставшихся кадров.

В 1986 году правительство Франции по договоренности с Тегераном изгоняет ОМИН со своей территории и штаб-квартира организации переезжает в Багдад. Сюда же по приказу Раджави съезжается бóльшая часть диаспоры Муджахидов, обосновавшаяся к тому времени в Западной Европе, США и Индии. По договоренности с баасистским правительством ОМИН в короткие сроки организует в Ираке целое автономное “государство в государстве” со школами, клиниками, клубами, типографиями, радиостанциями и даже тюрьмой для содержания собственных провинившихся членов. Таким образом, в 1986-87 гг. на территории Ирака компактно сгруппировались более 5 тысяч членов организации, настоящая политическая армия.

Раджави на встрече с Саддамом Хусейном

И в том же году начинаются отдельные военно-пропагандистские рейды ОМИН на территорию Западного Ирана, во время которых Муджахиды не только атаковали представителей духовенства, КСИР и госадминистрации, но и активно распространяли антивоенную пропаганду. Кроме того, верхушка ОМИН неоднократно обращалась к Саддаму Хусейну с просьбами об улучшении положения иранских военнопленных, а затем Муджахиды добились и прав на идеологическую работу с пленными, получив ценный мобилизационный источник для своей организации.

Известно так же, что в феврале 1987 Раджави просил Саддама отказаться от вредных для пропаганды освобождения ракетных обстрелов иранских городов и Саддам частично удовлетворил эту просьбу, прекратив огонь на 2 недели в качестве “жеста доброй воли”, который мог бы создать (но не создал) условия для дальнейшего движения к миру. 

Хотя структура ОМИН теперь выглядела более чем солидно и была надежно защищена от ударов иранских спецслужб, сам широко освещавшийся переезд организации из Франции в Ирак был политическим самоубийством. Потому что руководство Исламской республики теперь получило в руки неопровержимые доказательства открытого сотрудничества оппозиции с “баасистским фашизмом”, война с которым к тому моменту уже унесла жизни десятков тысяч граждан Ирана.

Нельзя сказать, что руководство ОМИН не понимало своего невыгодного, с точки зрения пропаганды, положения. Но не имея иного выхода кроме опоры на враждебный Ирак, организация, сформировавшая в июле 1987 года Народно-освободительную Армию Ирана, всячески пыталось избежать излишнего контроля со стороны иракской армии и спецслужб. Но, понятное дело, даже при всем усердии в этом направлении, ОМИН не могла не координировать свои действия с иракскими силами. Выступая, фактически, в статусе коллаборационистов. На чем отлично играла уже иранская пропаганда, подрывая остатки общественного влияния организации.

Смотр Народно-освободительной Армии Ирана

Все попытки ОМИН продемонстрировать независимость своей линии (даже Саддам был задействован для этого: в публичной речи перед министрами в июле 1988 он особо подчеркнул, что “муджахиды полностью независимы в своих решениях”, сообщив так же, что ОМИН скрывает от Ирака много важной информации, поскольку “не желает наносить вреда своей родине”) естественно воспринимались в Тегеране со злой иронией: таким образом к Муджахидам в дополнении к обвинениям в “лицемерии”, “отступничестве” и “ведении войны против Бога”, крепко приклеился и куда более токсичный ярлык “предателей родины и народа”.

В 1988 году ОМИН “выстрелила себе в ногу”, организовав 3 крупных операции вторжения на территорию Ирана при поддержке иракской авиации, имевшие романтические названия “Сияющее солнце”, “Сорок звезд” и “Вечный свет”. И хотя только в последнем случае подразделение ОМИН потерпело тяжелое поражение, потеряв около 4 тысяч человек убитыми, сама по себе идея о том, что армия в 10 тысяч человек может одолеть почти двухмиллионный иранский фронт, была безумной.

Разгром колонны ОМИН в ходе операции "Вечный свет"

Последствия этих авантюр были тяжелейшими: мало того, что ОМИН окончательно утратила всякую поддержку внутри страны, так еще и режим в Тегеране в ответ на операцию “Вечный свет” в июле 1988 инициировал “очищение” иранских тюрем от политических заключенных. Начавшись с массовых казней арестованных муджахидов, молот государственного террора затем закономерно обрушился и на прочих пленных оппозиционеров, преимущественно левых. Общее число казненных в период июля-сентября 88 до сих пор неизвестно, но оценки варьируются от 3 до 30 тысяч человек.

В следующие 2 года армия ОМИН в Ираке, несмотря на формальное окончание войны, продолжала осуществлять регулярные рейды против Исламской республики, но в 1990 году, на фоне потеплений отношений между Багдадом и Тегераном, Саддам ограничил деятельность организации, закрыв все её радиостанции и типографии и фактически блокировав военную структуру муджахидов в пределах пяти лагерей. Именно на эти лагеря в условиях восстания марта 1991 года КСИР совершила массированные атаки, стремясь окончательно уничтожить оппозицию, однако муджахидам удалось все эти нападения героически отбить и даже перейти в контратаку, убив, по собственным заявлениям, свыше полутора тысяч пасдаров.

Масуд и Мариам Раджави на параде НОАИ в 1991

Несмотря на нормализацию отношений между двумя странами, ОМИН с иракской территории вплоть до 1997 года продолжала организовывать массовые атаки по всему Ирану, фактически превратившись, наряду с Демократической Партией Иранского Курдистана, - в подрывной прокси-инструмент Саддама, с помощью которого он отвечал на нападения и теракты, осуществляемые поддерживаемыми Тегераном шиитскими повстанцами в самом Ираке. 

Параллельно ОМИН утеряла и свой первоначальный “исламско-социалистический” облик, прагматично трансформируясь, - за счет контактов европейских представителей организации с американскими учреждениями, - в защитников либерально-демократической модели западного типа. Что было довольно комично, учитывая что к 90-м годам ОМИН окончательно превратилась в некое подобие закрытой тоталитарной секты во главе с Масудом Раджави и его супругой Мариам.

В таком положении организация и встретила вторжение американских войск в Ирак в 2003 году, закрывшись от всего мира в своих лагерях, крупнейшим из которых был расположенный под Багдадом Ашраф. Интересно, что находясь посреди враждебного иракского окружения, муджахиды даже пытались сопротивляться американскому вторжению, подозревая что США передадут всех иранских оппозиционеров на заклание Тегерану. Потеряв более 50 человек убитыми, ОМИН-таки сдалась на милость оккупантам, которые, однако, просто интернировали оппозиционеров, не зная что с ними делать дальше. 

Но в 2009 году проиранское правительство в Багдаде, воспользовавшись ослаблением американского влияния, начало последовательно давить на интернированных, вплоть до организации "стихийных" вооруженных нападений, поэтому в 2013-14 гг. американцы вынуждены были начать поэтапный вывоз нескольких тысяч муджахидов, которых очевидно ждала бы смерть,...в Албанию. Где они были размещены в специально оснащенном лагере, став в итоге становым хребтом анти-иранской “бото-фермы”.

Таким бесславным финалом завершилась история борьбы ОМИН против реакционного режима, начинавшаяся предельно героически.