Коммунисты, усташи и хорватский национализм

Известно, какой жуткий кровавый след тянется за радикальным движением хорватских националистов-усташей со времен Второй Мировой войны, однако на заре своего существования усташи не производили настолько гнетущего впечатления и даже более того, Коммунистическая Партия Югославии поддерживала вооруженное движение хорватов.

В целом, до 1934 года риторика КПЮ мало отличалась от риторики возникшей в конце 20-х усташской организации хорватских националистов (Хорватского революционного движения): и те, и другие требовали уничтожения Югославии как “великосербского шовинистического государства”.

Взгляд на Югославию как на “искусственное вассальное государство Антанты” был изложен еще I Конгрессом Коминтерна (Тезисы о международном положении и политике Антанты), расценившим создание Королевства сербов, хорватов и словенцев (так до 1929 года официально именовалась Югославия) как “огромное увеличение территории Сербии”, находящейся в руках “бюрократической великосербской олигархии”. 

V Конгресс Коминтерна в 1924 году усилил неприятие этого “уродливого детища Версаля”, поставив на повестку дня необходимость раздела Югославии: “генеральный лозунг права на самоопределение народов…должен быть выражен в форме необходимости выделения Хорватии, Словении и Македонии из состава Югославии и создании на их основе независимых республик”.

IV съезд КПЮ, проходивший в Дрездене 6 ноября 1928 года на фоне ожесточенной борьбы “левых” против собственного генерального секретаря Симы Марковича, - лидера “правых” и сторонника целостности Югославии, долгое время сопротивлявшегося линии Коминтерна, - наконец принял резолюцию о разделе Югославии через поддержку борьбы народов страны за национальную независимость.

Новый курс КПЮ на хорватском направлении отразился в том, что вслед за переворотом 6 января 1929 года, установившим диктатуру короля Александра I, под эгидой компартии было учреждено эфемерное Хорватское национал-революционное движение (Hrvatski Nacionalni Revolucionarni Pokret), выпускавшее даже собственную газету “Хорватский путь”, в которой неустанно продвигалась необходимость как национальной, так и социальной революции в Хорватии, которая покончит со всеми формами угнетения и притеснения.

Причем риторика “Хорватского пути” ненамного отличалась в своей кровожадности от тех изданий, которые в этот же самый момент из-за границы в Югославию забрасывали усташи. Так, помимо общих проклятий в сторону Белграда, шли призывы к “непримиримой и беспощадной борьбе со всеми предателями хорватского народа”, в том числе и с теми хорватами, которые являются “помощниками и союзниками великосербской диктатуры”. Коммунисты так же призывали к очищению национал-революционного движения от заблуждений, идей и лиц, их выражающих, которые наносят вред делу освобождения или приносят пользу “великосербским угнетателям” и их англо-французским покровителям.

Вызывают интерес и те идеи, которые КПЮ образца 1928-34 гг. считала “опасными заблуждениями”: это и призывы к федерализации вместо отделения (“фальшивая реорганизация Великой Сербии под эгидой англо-французского империализма”), это и надежды на возможность достижения независимости Хорватии при поддержке итальянского, венгерского или болгарского фашизма, это и пацифизм с пассивным ожиданием того, что “сербское иго” падет само собой, и, наконец, это вера в то, что терроризм может заменить борьбу широких народных слоёв. 

Нужно отметить, что на тот момент основными конкурентами коммунистов в Хорватии были вовсе не малочисленные усташи, а Хорватская Крестьянская Партия. 

Изначально оппозиционная монархии, ХКП в 1924 году стала единственной восточноевропейской партией, присоединившейся к созданному в Москве Крестьянскому Интернационалу. Из-за этого правительство усилило давление на аграрное движение в Хорватии, а его члены стали именоваться не иначе как “коммунистами”, хотя к коммунизму партия не имела никакого отношения и в Крестинтерн вошла сугубо по тактическим соображениям. Вскоре ХКП была вообще запрещена, а ее лидер Степан Радич брошен в тюрьму.

Но долго там он не просидел, потому что уже в конце 1925 Радич из-за решетки заявил, что он и его партия принимают монархию и отказываются от республиканизма, удовлетворившись лишь требованиями к проведению реформ и завоеванию некоторой автономии хорватского региона.

Столь вопиющее предательство вызвало гнев как радикальных националистов, так и коммунистов, однако поделать они ничего не могли: ХКП продолжала оставаться наиболее популярной партией Хорватии.

И так как в 1928 году Коминтерн совершил резкий ультралевый поворот, объявив параллельно борьбу социал-демократии (ака “социал-фашизму”), будто бы являющейся единственным тормозом развития победоносного революционного движения, именно умеренная ХКП, - чью позицию можно было бы охарактеризовать как “аграрную социал-демократию”, - подвергалась наибольшим нападкам со стороны коммунистов, обвинявших партию в поддержке “военно-фашистской диктатуры”.

Само собой, ударам примерно такой же интенсивности ХКП подвергалась и со стороны радикальных националистов-усташей. Категорически отказывающихся от любых переговоров с Белградом и ставивших успех борьбы за свободу Хорватии в зависимость от широты вооруженного действия, усташи были недовольны позициями руководства ХКП, заявлявшего, что можно “завоевать широкие права для хорватов, не прибегая к насилию”.

Характерно, что рост государственного насилия и конкуренция с усташами сподобит ХКП в 1932 году учредить собственный нелегальный аппарат самообороны - Хорватскую Крестьянскую Защиту (Hrvatska seljačka zaštita), которая к концу 30-х разрослась до значительных размеров (более 10 тысяч человек).

Крестьянская самооборона ХКП

После начала Второй Мировой и немецкой оккупации Хорватии боевой аппарат ХКП, как и сама партия, разделится на 3 фракции: апатичных центристов (большинство), присоединившихся к усташам правых и примкнувших к вооруженной борьбе с оккупантами левых (и тех и других было примерно поровну). Небезынтересно, что изначально немцы предполагали поставить во главе марионеточного Независимого Государства Хорватия именно ХКП, но ее лидер Влатко Мачек отказался от заманчивого предложения, после чего партия была запрещена, а сам он интернирован. И оккупантами в качестве нового “вождя хорватской нации” был выдвинут идейный конкурент Мачека, совершенно маргинальный радикал Анте Павелич со своим небольшим коллективом усташей, очернившим хорватский национализм многочисленными преступлениями.

Возвращаясь к югославским коммунистам 20-х, надо отметить, что они, отрицая “миролюбие” ХКП, вместе с тем и не приветствовали террористический способ борьбы усташей, которые к тому же открыто опирались на Венгрию и фашистскую Италию. Однако усташский радикализм был таки лучше “капитулянтства” и сговора с “военно-фашистской диктатурой”, поэтому КПЮ отнюдь не отказывалась от “групповой совместной борьбы” с ними, - как и с другими движениями, сражающимися с “великосербской монархией”, - против “всех форм и методов угнетения хорватского народа”.

Усташская чета в Италии, 1932

Первое относительно громкое выступление усташей в виде организации небольшого восстания в Лике (северная Далмация) 6-7 сентября 1932 года было не просто поддержано КПЮ. Официальная партийная газета “Proleter” 28 декабря 1932, освещая ситуацию в Хорватии, прямо писала, что

“...Коммунистическая Партия приветствует усташское движение лицких и далматинских крестьян, полностью вставая на их сторону. Долг всех коммунистических организаций и каждого коммуниста в отдельности поддерживать, организовывать и возглавлять это движение”.

Поддерживая маргинальных усташей как “национал-революционную силу”, - единственную из всех хорватских “реформистских” организаций, принципиально отказывающуюся вести какие-либо переговоры с Белградом, - ЦК КПЮ тремя месяцами спустя призвал коммунистов “драться за гегемонию рабочего класса в движении национально угнетенных крестьянских масс и усиливать борьбу против влияния буржуазных и мелкобуржуазных групп”.

Из этого следует, что, одобряя действия хорватских радикалов, КПЮ отнюдь не закрывала глаз на тот идейный базис, который под усташское движение постепенно подводили его вожди. Однако, исходя из социального состава усташского движения, - а это были главным образом мелкие крестьяне, рабочие и хорватские гастарбайтеры в Италии, - коммунисты надеялись перехватить руководство над этим потенциально революционным движением низов.

Усташское восстание и последовавший за этим непропорционально широкий полицейский террор против всех оппозиционеров послужил непосредственному сближению усташей и коммунистов.

Произошло это сближение, как нетрудно догадаться, в тюрьме.

А именно, в Лепоглавской тюрьме,где по инициативе более многочисленных коммунистов была организована Община заключенных коммунистов, хорватских и македонских национал-революционеров (так она называлась официально). Ключевые деятели этой Общины, коммунисты Андрия Хебранг, Милован Джилас, Петко Милетич и Моша Пьяде, можно сказать были первопроходцами тюремных коммунистических организаций, предтечами бразильской “Красной Команды”, американской “Семьи черной герильи”, итальянских “Красных пантер” и тому подобных коллективов солидарности и самозащиты, которые образовывали в тюрьмах левые второй половины 20 века.

Коллектив политзаключенных в Лепоглавской тюрьме

После убийства в 1934 году командой усташско-македонских террористов в Марселе короля Александра I, Община подверглась серьёзному испытанию: усташей и македонцев отделили от коммунистов и подвергли особо суровому содержанию; с наказанием голодом и ежедневными избиениями. И коммунисты, как это ни странно, не оставили в беде своих тюремных товарищей, тайно передавая им еду и устраивая акции против ужасных условий содержания.

В итоге, начальник тюрьмы Спасоевич лично обратился к коммунистам с хитрой репликой: “Зачем вам они? Вы - политические заключенные, а они наёмные бандиты. Вы оказались в тюрьме за свои идеалы, а они - потому что им платят венгры и итальянцы”. На это, якобы, Моша Пьяде ответил, что хорватские и македонские националисты такие же политические заключенные, идущие в тюрьмы за свои идеи, как и коммунисты. И поэтому они имеют право на то же обращение, каким пользуется тюремная община КПЮ.

В мае 1935 этот пестрый тюремный коллектив, воспользовавшись политическим моментом (только что отгремели выборы, на которых объединенная оппозиция набрала 37% голосов) объявил голодовку, требуя улучшения условий содержания и концентрации политических заключенных. Благодаря медийной поддержке коммунистов, акция наделала много шуму и администрация вынуждена была уступить. После чего Община даже выпустила резолюцию, в которой подчеркивалось, что залогом победы стала совместная борьба всех тех, кто осужден за борьбу против “преступной военно-фашистской диктатуры так называемой Югославии”.

Понятно, что нередки были случаи, когда по результатам длительных дискуссий в тюремных камерах усташи становились коммунистами, а коммунисты усташами. Например, коммунистический журналист Милевой Магдич именно в этот период перешел к усташам; впоследствии он стал редактором усташского еженедельника “Spremnost”, за что в итоге был арестован, осужден и казнен. Обратным примером был Шиме Бален, оказавшийся за решеткой как хорватский националист, вступивший в тюрьме в компартию, а в 1940 ставший учредителем и главным редактором газеты “Vjesnik”, органа ЦК Коммунистической Партии Хорватии.

Хотя массовым это явление назвать нельзя, тем не менее, оно отражает то, что в период 1928-35 позиции двух организаций были не такими непримиримыми, какими станут впоследствии.

Помимо всего прочего, имела место быть и обычная человеческая дружба между коммунистами и усташами. Самые широкие дружеские связи с хорватскими националистами были у Андрия Хебранга, коммуниста хорватского происхождения, который за годы своей тюремной жизни (с 1928 по 1940) встретил на своём пути немало усташей, среди которых пользовался неизменным уважением из-за своего искреннего стремления к освобождению хорватского народа. 

Андрия Хебранг

В 1942 году это сыграет свою роль, когда взятый в плен усташами тяжело раненый Хебранг будет не расстрелян, а обменян на хорватских националистов, захваченных коммунистами. В другой раз тема былой близости с усташами будет поднята в 1948 году, аккурат после советско-югославского раскола, когда Хебранг, якобы метящий на место Тито, будет арестован и обвинен в многочисленных преступлениях, среди которых фигурировал и многолетний шпионаж в пользу усташской организации.

Впрочем, Хебранг был не единственным, кто в тюрьме водил дружбу с усташами. Руководитель усташского восстания в Лике 1932 года Юрай-Юко Рукавина, приговоренный к пожизненному заключению, за решеткой познакомился с Милованом Джиласом и они стали, как об этом вспоминал сам Джилас, “настоящими друзьями”. Впоследствии Джилас займет своё место в правящем коммунистическом квартете Тито-Кардель-Джилас-Ранкович, а Рукавина в апреле 1941 года будет назначен командующим усташской армией. После окончания войны партизаны его осудят и расстреляют вместе с другими высшими чиновниками марионеточного Независимого Государства Хорватия.

Период 1934-35 гг. внес некоторые коррективы в линию КПЮ. Под влиянием Москвы, опасавшейся укрепления позиций Германии на Балканах, партия снимает лозунги о разрушении Югославии, выставив новую программу широкой федерализации.

При этом издававшаяся коммунистами “национал-революционная” газета “Хорватский путь” еще в 1935 году продолжала призывать к “активной самообороне”, бичуя “пацифистов и реформистов”, не сопротивляющихся “кровавому буйству и насилию со стороны белградской полиции и жандармов”. Осуждая отсутствие “решительности и военной подготовки” в национальном движении, “Хорватский путь” продолжал требовать формирования “оборонительных чет”, которые должны брать власть на местах, подавлять жандармское насилие и бороться за свободную Хорватию.

Т.е. сам по себе хорватский национализм все еще находился в поле зрения КПЮ и даже новый курс Коминтерна на федерализацию Югославии и единый антифашистский фронт не привел к отказу от постулата о необходимости национального освобождения хорватов от “великосербского ига”. 

Однако на этом этапе происходит резкое размежевание с усташами, которые из разряда потенциальных союзников однозначно переходят в разряд врагов.

К середине 30-х годов, под воздействием итальянских, венгерских, а потом и немецких помощников, идеология усташской организации приобретает все более антикоммунистический и открыто фашистский характер стремления к установлению шовинистической диктатуры. 

Не сказать чтобы оно и до этого было шибко прогрессивным: всё-таки идейные корни радикального хорватского национализма восходят к мировоззрению Йосипа Франка, оголтелого правого хорватского шовиниста Австро-Венгерской эпохи (собственно, до ВМВ усташей чаще всего и именовали “франкистами”). Однако коммунисты надеялись “перехватить” идейное руководство, развернув это движение, социальной базой которого были все-таки низы, в собственную левую сторону. Но к середине 30-х стало очевидным, что сделать это невозможно и даже наоборот, усташская риторика и программа приобрела совсем уже одиозные черты.

Начало Гражданской войны в Испании, вызвавшее в Югославии широкий отклик, расставило все на свои места. К тому моменту, пользуясь условиями ограниченной амнистии усташам 1936 года, Загребский университет превратился в настоящий оплот усташского молодежного движения. И вот эти молодые правые радикалы, сколотив боевые группы, начали нападать на антифашистски настроенных студентов, выражавших симпатии республиканцам: избивали их, уничтожали распространяемые ими материалы, не давали участвовать в студенческих выборах и т.д. Вскоре антифашисты создали свои группы самозащиты, превратив Загребский университет в арену активных столкновений.

Закончилась эта мини-война закономерно: 14 апреля 1937 года, после очередного мордобоя, в котором приняли участие более 200 человек, усташи зарезали возвращавшегося домой студента-антифашиста Крсто Любичича.

Крсто Любичич

Коммунисты естественно не могли упустить возможности превратить похороны убитого в большой (около 10 тысяч человек) антиправительственный и антифашистский митинг, на котором неслись проклятия в сторону “продавшегося Риму и Берлину” усташского движения. 

Кстати говоря, 4 августа 1941 года шестеро молодых коммунистов в уже оккупированном немцами Загребе устроили громкую бомбовую атаку на роту молодых усташей, выбрав в качестве места нападения как раз тот самый пятак близ Ботанического сада, на котором 4 года назад усташи зарезали Любичича.

Между тем, в новых стремительно меняющихся условиях, КПЮ и не думала полностью отказываться от хорватского национализма, который по-прежнему имел значительную поддержку в обществе (в виде массовой поддержки “реформистской” Крестьянской Партии). Но теперь коммунисты решили уже лично организовать и возглавить “левое крыло” хорватской борьбы, не рассчитывая более на помощь со стороны.

Еще в 1934 году, на фоне принятия нового курса за сохранение и федерализацию Югославии, IV партийная конференция приняла решение, - вопреки строгой ленинской схеме партийного строительства, - об учреждении под эгидой КПЮ отдельных коммунистических партий Хорватии и Словении, которые могли бы взять в свои руки дело национального и социального освобождения данных регионов, воспитать национальные кадры и выбить козыри из рук многочисленных противников, - как радикальных усташей, так и умеренных сторонников Крестьянской Партии, - игравших на том, что хорватские и словенские коммунисты - не более чем марионетки “сербской” КПЮ. 

Однако кадровый голод и сумятица в руководстве самой КПЮ на долгое время затормозили реализацию этого начинания. Лишь осенью 1936 года, когда томившийся в Москве Йосип Броз Тито наконец получил разрешение Коминтерна вернуться в Югославию, дело сдвинулось с мертвой точки. И уже в августе 1937 года было провозглашено создание Коммунистической Партии Хорватии, которая благодаря талантливому организатору Тито достаточно быстро превратилась во влиятельную силу, которая, после падения Югославии, сумела взять на себя задачу организации вооруженной борьбы против немецких оккупантов и усташских колаборационистов.

Кстати говоря, одной из первых прокламаций КПХ как раз и стал призыв к борьбе с “франко-фашистской демагогией о независимом хорватском государстве”, с помощью которой “хорватскому народу стремятся навязать вместо одного ига другое, еще более худшее иго Берлина и Рима”.

Так что, к осени 1937 года у югославских коммунистов уже не осталось и следа от былых надежд на использование усташского движения в деле борьбы за свободу и социализм.